Во время ссор дед начинал разговаривать с супругой исключительно на вы, тем самым подчёркивая, что отныне они чужие люди, ибо вопрос развода так и не сходил у деда с языка. Всё те же соседи, Еросим и Крена, были постоянными свидетелями назревающего развода, то смеясь, то переживая за стариков.

Кульбач: Если жизнь нелепая,

Выберусь из склепа я.

С тем и обрублю хвосты я,

И ровесницу Батыя

Низвергаю как жену.

И во след не попрекну!

Раз супруга озверела,

Ситуация назрела

Ликвидировать наш брак.

Долго я терпел, дурак,

Да терпе́лка износилась.

Вам решенье огласилось.

Не препятствовать прошу!

Следом бабке оглашу.

Сама Кульбачиха совершенно равнодушно выслушивала угрозы деда о разводе и о имеющихся у деда планах на дальнейшее устройство своей личной жизни.

Кульбач: Вы меня хоть исказните,

Не обрезаны все нити.

Коль из сердца выдран клок,

Не заштопать – не чулок!

Кульбачиха: По кому-то грезишь, сохнешь,

Да никак, злодей, не сдохнешь?

Кульбач: Ссорой брак не укрепим.

По отдельности ведь спим,

Хоть лежим в одной постели.

Кульбачиха: Наши дни отшелестели!

Кульбач: Это ты не шелестишь.

Мой не умаляй престиж!

Я могу ещё вполне,

Если сласть на стороне.

Сединой я убелён,

Но душой-то юн, зелён.

Взор на прелести заточен,

Цепкий ум сосредоточен:

По нестарым вдовушкам,

Пташечкам-соловушкам,

Мысленно разбросанный.

Кульбачиха: Пень ты неотёсанный!

Кульбач: Пень был деревом когда-то.

Кульбачиха: Дак не развернуть года-то!

Вскоре жизнь вообче потухнет.

Кульбач: Мир останется, не рухнет

И без нас с тобой, милашка.

Зажились – уже поблажка!

Конечно, никакого развода не возникало, но для четы Кульбачей, для их показательных разногласий и ссор ревность была излюбленной темой, дающей возможность «горячо» пообщаться, а потом, при случае, и пожаловаться друг на друга.

Кульбач: Со своей я сколь хлестался?

Как доселе жив остался,

Прям ума не приложу!

Цельный век на том сижу,

А по сути – невиновный.

Раньше бой бывал бескровный,

Но последний – смертный бой!

От тычков я весь рябой!

Грызла ж больше месяца!

Мне теперь повеситься,

Чтобы старой угодить?

Нет, пора мне уходить,

Но не в мир иных теней,

А к молодке посмачней.

И Кульбач в который раз с удовольствием вспоминал недавний случай, когда охваченная ревностью Кульбачиха огрела спящего «изменника» чекмарём.

Кульбач: Ну, уснул, к вдове прильнув.

Кто б грешил, вот так уснув?

Но в мозгах у бабки хмарь.

Тут же разом за чекмарь,

Дури ж некуда девать,

По макушке голой – хвать,

Как кузнец по наковальне!

И словила ж нас не в спальне!

За столом сидели чинно.

Но для старой всё причина,

Чтобы мужа уличить.

Как её не проучить!

Будет новый факт в карьере!

Говорю об адюльтьере.

Еросим и Крена посмеивались над чудачествами Кульбачей, искренне любя этих беззлобных старичков. Каждое утро, после ухода бабки «по делам», кто-нибудь из соседей забегал к деду, интересуясь, всё ли у них ладно.

Еросим: Как дела? Опять раздор?

Кульбач: Что ты, милый, шутки, вздор!

Покузю́кались слегка.

Ведь перинка там мягка,

Где взбивают, не ленясь.

Еросим: Можно ль эдак жить, бранясь?

Кульбач: В ссоре истинный твой лик:

Весь ты виден, как голик —

Ни листочком не прикрыт!

Чувства вспенены навзрыд.

Издаля-то что ль виднее?

Глянь на Нилу и Минея.

Их чужая жизнь влечёт,

А своя тишком течёт

В сонной дрёме и без всплеска,

Без задорин, шума, треска.

А буквально через полчаса, когда Еросим отправился в гончарню, дед взялся развлекать Крену рассуждениями о перипетиях своей семейной жизни.

Кульбач: Раз у нас такая мода:

В доме баба воевода —

Тут как хочешь: аль смирись,

Аль сражайся и борись.

Лично я благополучно

Проживаю подкаблучно,

А когда накатит бзык,

Упражняю свой язык.