Миньша: О, снасильничила крошку!

Он хотя бы понарошку

Отбивался от старушки.

Нет, прильнул к пожухшей тушке!

Силовна: Тоже грешен до макушки!

Миньша: Дак не лучше потаскушки:

Та за грош, и он за грош.

Ну и кто из них хорош?

О местных сударынях сказано было уже достаточно много, но, чтобы полнее обрисовать коллективный портрет прелестных посадских матрон, придётся обнародовать тот факт, что все они в большей или меньшей степени страдали от одной наследственной болезни, передаваемой по женской линии. К слову сказать, недуг этот был не так уж редок и в других местах, причём он поражал и мужское население. Как вы уже, наверное, догадались, бичом Посада была неуёмная женская ревность. Милейшие, но достаточно властные горожанки, не допускаемые к решению деловых, производственных вопросов, но желающие показать мужьям, что они не пустое место и не предмет мебели, который можно было запросто отодвинуть в сторону, отыгрывались на своих мужьях, изводя их подозрениями в мнимых изменах и заходя в приступах ревности довольно далеко.

Однако нетленный образ Те́рлицы, имя которой стало почти что нарицательным, вовремя останавливал очередную разбушевавшуюся даму и заставлял задумываться о последствиях. Видимо, эта самая Терлица, этакий Отелло в юбке, в пылу гнева погубившая себя и мужа, заразила досточтимых сударынь Посада пагубным вирусом ревности, и он продолжал поражать все последующие поколения горожанок.

Всякая ревнивая атака, зачастую, возникшая из ничего, ставила мужей буквально в тупик. Естественно, каждый припоминал за собой грешок, когда, случалось, он невзначай заглядывался на какую-нибудь соблазнительную особу женского пола, провожая её замасленным взглядом да ещё и со смачным причмоком, что, разумеется, уже считалось чуть ли не смертным грехом, так как он, якобы, «возжелал», а потому – виноват! Поэтому, припёртые к стенке смущённые мужья вначале растерянно отпирались и даже клялись, что у них «никогда и в мыслях…», но припомнив, что в мыслях все-таки бывало, терялись и краснели, будто действительно были пойманы с поличным. К примеру, Покерий, будучи человеком, безусловно, положительным и рассудительным, не приемлющим неприкрытого хамства, но умеющим быть ироничным даже к собственной персоне, наблюдая, как сосед Киприянт ссорится с супругой, только качал головой, понимая, что инициатором, как и автором драмы в семейной перепалке являлась, разумеется, ни кто иной, как сама Северина.

Покерий: Ревность – хуже чем чума!

Бабы ходят без ума.

Терлицы нетленный дух

До сих пор не стих, не стух.

Два закадычных приятеля, Лекся и Сенча, заскочив в кабак, дабы выпить по стопочки для ублажения души, также частенько поминали усопшую Терлицу и отнюдь нелестными словами, хотя это было не принято и даже грешно, ибо касалось покойницы.

Лекся: Терлица жизнь исказила —

Всё бабьё позаразила.

А мужьям одна беда —

В обороне стой всегда.

Сенча: Я, представь, устал от бурь.

Хоть ходи и очи хмурь,

Чтоб случайно не скосить

И супругу не взбесить.

Рядом тёща с подстрекачкой!

Наплела, что с ковроткачкой,

С Повелихой я кручу.

Ох, паскуду проучу!

Лекся: А ты вправду крутишь с ней?

Сенча: Во, уж я меж двух огней!

Да ты чё, от баб набрался?

Даже близь не отирался!

Та хоть не без огонька,

Мне моя милей пока.

Исключением из общего правила был всё тот же Кульбач, который самолично поддерживал в супруге огонь ревности, как поленца в печь, подбрасывая выдуманные истории про свои былые любовные романы, не все из которых, следую его туманным намёкам, были дописаны до последней точки, тем самым побуждая оскорблённую Кульбачиху к активным действиям. Видимо, следовавшая за этим достаточно бурная, ярко обставленная и выразительно разыгранная сцена, делала его жизнь более интересной и содержательной.