Кочуб: Всяк, кто знатен, виноват.

Коца: Знать, а вслед купечество

Часто для отечества

Возводили, создавали,

Кровь на войнах проливали,

Деньги личные вклада́ли.

Кочуб: Прям о бедных и страдали!

Коца: Мож не так! Мож о душе!

Кочуб: Гребешок не нужен вше!

Думают о душеньке?

Ха, скорей о брюшеньке!

Свистуновка отблистала:

Крепостных у них не стало,

Сразу спесь уже не та,

Как в недавние лета.

Коца: Ты не с энтих, невзначай?

Человека отличай

По поступкам, не по роду.

Все мы одного народу!

Но и из разночинного сословия находились такие ловкачи, что продвинулись в карьере, а потому всячески равнялись на тех, кому такое положение доставалось по происхождению. Заносчивость не приветствовалась, и посадцы отзывались о всяком чванливом человеке как с ироничным неодобрением, так и с брезгливым неприятием.

– Тот, который при бумажке,

Заимеет вдруг замашки

Большего значения,

Свыше назначения.

Выбился из писарéй,

А как будто из царей!

У Кульбачей и на этот счёт не было единогласия. Дед хоть особо и не критиковал, однако не больно-то одобрял стремления простого человека протиснуться поближе к власти, в то время как бабка, хоть и с известным почтением относилась к носителям должностей и обычно спорившая больше по привычке, дабы всегда и во всём иметь своё мнение, про таких «выскочек» тоже могла позволить поиронизировать достаточно хлёстко. Сказывалась не обычная зависть, но извечное российское недовольство теми, кто при равных возможностях поднялся выше, преуспел.

Кульбач: Дак Посад-то наш возник

Раньше, до разрядных книг.

После всех порасписали,

Обучили, обтесали.

Хоть пошли все от основ,

Мало кто достиг чинов.

И зачем туда стремиться?

Не объедками кормиться,

Но не с праведных трудов:

Гнуть себя на сто рядов

Не в работе, а в поклоне?

Вроде в чине, но в полоне!

Мы живём от ремесла.

Кульбачиха: Плуг тянуть впрягут осла?

Дурака не привлекут.

Кажной твари свой закут!

Кто в дворянстве был рождён,

Тот и чином награждён.

Не тягаться же со знатью!

Те – по роду, не по платью

И достойны, и умны.

Потому – у них чины.

Кульбач: Дак народ-то весь один.

Хоть холоп, хоть господин.

Хоть и разные труды,

Все мы из одной руды:

Из того же чугуна.

Жизнь и смерть у всех одна,

Кульбачиха: Все что ль одинаковы,

Как сапожки лаковы?

Жизнь у кажного своя,

Как тележья колея.

Кульбач: С одного все матерьяла.

Если гордость обуяла

Кой-кого, пущай гордится.

После – червь им насладится!

Было в Посаде и своё купечество, и тоже мелкое. А кроме того здесь же проживали выходцы из крестьян, не те, от которых пошёл Посад, а теперешние, что после «воли» по большей части подались в города в услужение. Посадский философ Кульбач смотрел на это без осуждения, но и без одобрения.

Кульбач: Наступила волюшка,

Не нужно и полюшко.

Побросали люди сошки

И запрыгали, как блошки.

И хотя жители считали себя истинными горожанами, во многих дворах, кроме лошади, водилась разная живность, и каждое утро городские улочки-переулочки оглашались петушиным пением да мычанием коров. То есть посадцы, при всём стремлении выглядеть коренными горожанами, никогда не забывали, что их давние предки были «аграриями». Кульбач и на этот счёт имел своё мнение.

Кульбач: Нам судьба не подкузьмила.

Хвост деревня защемила,

Город за уши схватил,

В люд посадский превратил.

Ремесло не вяжет руки!

Город ближе всё ж к науке —

Ей и наполняешься,

Умственно меняешься.

Свои дворы с небольшими садиками, да с двумя-тремя грядками посадцы патриархально называли на церковный лад подворьями. По субботам здесь топились бани, хотя городская баня тоже имелись, а раз в 3—4 дня некоторые хозяйки, или их кухарки, по-прежнему, как в стародавние времена, пекли хлеба, несмотря на то, что в булочной у Епихона всякой выпечки было предостаточно.