– Какие именно?

– О том, что ты уже не княжич, а разбойник. Более того, молва приукрашивает их и уже болтают, что якобы он поносил тебя со стены на чём стоял свет.

– Поносил? – с сомнением повторил Владимир. – Это, мягко говоря, преувеличено!

– Я тоже так считаю, но слухи на то и слухи, – пожал плечами тысячник. – Как бы там ни было, это очень опасно. Думаю, на такой почве может созреть бунт.

– Люди не пойдут в открытое столкновение с вооружённой дружиной, – отмахнулся Владимир.

– Не обязательно устраивать бои на улицах города. Изменники могут вредить нам исподтишка: травить зерно и воду, – Никита понизил голос, его тон стал более внушительным. – Или открыть ворота врагу, когда он подойдёт к городу. Мало ли что ещё!

– Как же они так быстро забыли о верности? Ещё совсем недавно они подчинялись моему отцу!

– Голод не тётка, – пожал плечами тысячник. – Да и подчинялись ли? Змежд почти не выделил людей в поход против Мишки, вопреки приказу князя Юрия!

Владимир тяжело вздохнул. Острый ум Никиты, как всегда, позволял ему видеть ситуацию глубже других.

– Посадника следует наказать в назидание остальным, – заключил он. – В глазах недовольных горожан он герой.

– Посадник и так в темнице! – воскликнул княжич. – Что, по-твоему, мне ещё следует сделать?

– Нужно пресечь разговоры, – выдохнул Никита. – Их нельзя оставлять без внимания. Правитель не может быть мягкотелым! Люди презирают тех, кто пытается заслужить любовь слабостью. Уважение рождается в силе, а не в попустительстве.

Владимир встал и, погружённый в размышления, подошёл к одному из очагов. Опустив взгляд, он уставился на пламя. Огонь отражался в его глазах. Дрожащие, чёрные тени легли на лицо.

– Хорошо сказано. Но что именно ты предлагаешь, Никита? Говори прямо, хватит ходить вокруг да около!

– Нужно проявить жёсткость и… – тысячник запнулся, – и казнить посадника!

Владимир, резко обернувшись, изумлённо приподнял брови.

– Казнить? За несколько неосторожно брошенных слов?

Никита заметно нервничал.

– Помощи нам ждать неоткуда, – будто оправдываясь, затараторил он. – Еды с каждым днём будет всё меньше. Пойми, бунт – это как лесной пожар. Если разгорится – не потушишь!

Он сглотнул и, набрав в грудь воздуха, продолжил:

– Неосторожно брошенные слова подобны семенам, что падают на плодородную почву – со временем они могут прорасти в могучие побеги. Страх – лучшее лекарство от волнений. Проявив жёсткость, ты покажешь, что измена не пройдёт и никому не позволено сомневаться в твоём праве брать то, что принадлежит тебе по праву крови!

– Возможно так и есть, но я не могу этого сделать, – выслушав главу стражи, глухо заключил Владимир. – Я поклялся Святославу пощадить его отца. И не стану нарушать клятву без крайней нужды. Вспомни, мы с тобой сидим здесь, в думском зале, лишь благодаря ему.

Никита хотел было что-то возразить, но его прервал стук в дверь.

– Входи! – снова поглядев в огонь, приказал княжич.

Дверь распахнулась, и в зал вошёл рослый, румяный сотник, припорошенный снегом, оставляя на дорогом ковре мокрые следы. Пройдя в глубь помещения, он замер, склонив голову перед командующим. Никита без удовольствия посмотрел на подчинённого.

– Чего тебе? Другого времени не было? Не видишь, у меня разговор с княжичем!

Сотник виновато втянул крупную, покрытую всклокоченными волосами голову в плечи.

– Прости, ради Зарога! Дело срочное, не терпит промедления!

Никита нахмурился.

– Ну так говори! Прямо тут, при княжиче.

Сотник опасливо покосился на Владимира и, вздохнув, принялся докладывать:

– Сегодня на Приреченской улице посада нашли перебитый дозор из трёх дружинников. Опросили людей, кто что видел.