***

Длинные осенние путешествия по пустынной местности редко бывают насыщенными событиями. Они довольно однообразны и неспешны, оставляя после себя в памяти лишь смутные образы раскисших дорог и бесконечно сменяющихся однообразных пейзажей.

Олег, как и подобает верному слуге Зарога, ежедневно возносил молитвы. Он строго следовал заветам, описанным в Зикрелате – молился дважды в день: на закате, останавливаясь на ночлег на обочине, неподалёку от тракта, и перед рассветом, вновь отправляясь в путь.

Каждый раз, собираясь обратиться к Владыке, княжич доставал из-под рубахи серебряную цепь с выполненным из того же металла медальоном, который с детства носил на груди. На его поверхности, искусно выгравированный радонским мастером, сиял священный для каждого подданного княжества знак – семь скрещённых мечей, заключённых в круг. Символ святой веры – заревитства.

Зажав медальон в правой руке, Олег сжимал кулак, накрывая его левой ладонью, опускался на колено и подносил сложенные руки к губам.

– Владыка, хозяин земли и неба, к тебе взываю, – тихо шептал он, закрывая глаза.

Если я виновен в прелюбодеянии – порази меня огненным клинком.

Если запятнал себя воровством – сокруши деревянным лезвием.

Если предался безделью – настигни костяным клинком.

Если возгордился, забыв смирение, – обрушь на меня свой каменный меч.

Если убил безвинного – порази ледяным лезвием.

Если попрал законную власть на земле – пронзи железным мечом.

А если предам веру в тебя, Владыка, не дай мне сделать ни единого лишнего вдоха – срази тотчас своим сияющим серебряным клинком!

Закончив молитву, Олег просил о том, что тревожило его сердце: послать Ирине сил сдержать данное ему обещание, смилостивиться над отцом, отвести от него болезнь, помочь Радонской земле восстать из пепла, укрепить княжескую власть, даровать сил ему и близким. Просьб было много. Но княжич верил, что Владыка слышит каждое слово, если оно сказано от чистого сердца.

День шёл за днём, и Олег, погруженный в свои мысли, всё меньше мог отличить один от другого. Осенний тракт тянулся бесконечной полосой, серой, безлюдной, печальной. За всё время их обоз не встретил ни одного путника – ни пешего, ни конного.

Так минули две недели.

Тракт на последнем дневном переходе резко петлял между холмов, а затем внезапно выводил путников к Радони. Дальше дорога шла вдоль крутого, поросшего травами и полевыми цветами берега.

Для Олега этот пейзаж не был нов, но те, кто оказывался здесь впервые, не могли сдержать восторженного возгласа, когда за очередным холмом перед ними открывался величественный вид на главную реку двух княжеств.

Радонь в этом месте раскинулась свободно. Поток лазоревой воды шириной в несколько вёрст пытались сдержать крутые, обрывистые берега, ставшие домом для бесчисленных полчищ чаек и ласточек. Птицы гнездились на уступах, заполняя воздух пронзительными криками.

Однако даже отвесные стены не всегда могли сдержать её грозный нрав – раз в несколько лет весной река разливалась настолько, что, оказавшись посреди неё в лодке, можно было не разглядеть ни одного берега.

Как истинный речной житель, Олег почувствовал приближение к воде задолго до того, как увидел её. Студёный влажный воздух, насыщенный запахами тины, глины и трав, принёс знакомое ощущение дома и вызвал лавину воспоминаний.

К тому времени, когда обоз выбрался на этот участок, солнце уже взошло, и Радонь предстала перед путниками во всей своей гордой красе – сверкающая, переливающаяся в утреннем свете всеми цветами радуги. Мириады искр, словно россыпь драгоценных камней, усыпали её гладь. Хотя Олег провёл всю юность на этих берегах, он не смог сдержать восхищённого возгласа: