Ингвар, как и его учитель был звездочетом, знал планеты и зодиаки, их расположение и движение.

– Растущая луна в созвездии рака, – подумал он, – Ей там хорошо, она это любит. Раньше, когда мудрый старец обучал его этому древнему мастерству, этим бесконечным таблицам, расчетам и градусам движения, ему казалось, что созвездия и планеты существуют отдельно в книгах и отдельно на небе. Теперь же он видел, чувствовал и ощущал всем телом каждое небесное светило. Ощущал их силу, волю, хорошо им или нет в нынешнем зодиаке, и как это проявляется в жизнях людей. Потом брал гусли и начинал играть и петь. Он пел не для того чтобы его услышали, похвалили или оценили. Он пел для Бога, для Великой Верховной Личности, сотворившей небо и землю, солнце и луну, планеты и звезды, славил Его бесконечную милость. А после, сидел, зарыв глаза в безмолвии, когда нет мыслей, а только абсолютный покой ума.

 Выйдя из глубокой медитации, Ингвр поднял веки, размял затекшие ноги, и пошел в сторону мужского терема. Было далеко за полночь, и все окна погрузились в темноту, лишь месяц, тонким серпом источал скудный свет. Молодой заклинатель увидел в верхней светелке третьего этажа женского терема что-то, отчего у него перехватило дух.

Маленькая женщина в белом стояла у открытого окна и источала очень тёмную силу. Вверх от её щуплой фигурки поднималось облако проклятья или одержимости призраком, очень неприятное, даже отвратительное. Вдруг, окно захлопнулось, фигура исчезла, и ночь снова стала прежней, тихой и спокойной.

– Нужно будет рассказать учителю, – подумал Ингвар тихонько пробираясь по спящему двору и дому в свою горницу.

Утором, как обычно, приставленный к ним слуга Добрынька, принес завтрак, и они со старцем сели вкусить трапезу и обсудить дела на день. Принесли: горячий травяной чай в большом кувшине, кашу из проса, отварные яйца, сливочное масло в глиняной масленке, хлеб только из печи, прозрачный как янтарь, летний мёд, и сочные, хрустящие молодые яблоки.

– Учитель, я вчера, уже за полночь, видел призрака или очень сильное проклятье в верхней светелке на женской половине, – сказал Ингвар уплетая свежий хлеб с маслом и жидким мёдом, который быстро растекался, и его приходилось слизывать с краев хлебного ломтя и пальцев.

– Я знаю, – ответил Всеволод, медленно попивая чай из красивой глиняной чашки, – Я тоже видел. Я чувствую, что это относится к нашему делу, и планирую поговорить с князем. Возможно, ещё не поздно, и мы сможем помочь.

 Старец решил взять на аудиенцию к князю и ученика, поэтому в заранее оговоренное время оба пошли в главную горницу главного терема, самое богатое помещение, рабочие покои Станислава, где Смоленский владыка принимал послов и прочих важных господ. Он ждал их за большим прямоугольным столом, на котором были разложены свитки пергамента и бумаги. Рядом, за столом поменьше сидел старший боярин Путята Вышатич и важно перелистывал счетную книгу. Пластины на оконцах в рабочей горнице князя были из разноцветного византийского стекла, и солнечные лучи, проходя через них, падали яркими бликами на широкий подоконник, превращая, его из серого в радужный. Такое Ингвар видел впервые.

– Здравствуй княже Станислав Игоревич! – с поклоном поприветствовали учитель с учеником Смоленского владыку.

– Здравствуй старче Всеволод Глебович! Здравствуй Ингвар Борисович! Какое у тебя было дело? – спросил князь, откидываясь на спинку резного кресла и лениво поглядывая в открытое окно.

– Скажи мне, кто живет в светёлке третьего этажа женского терема? – спросил учитель, очень внимательно глядя на Станислава. Смоленский владыка явно не ожидал такого вопроса. Расслабленная в кресле поза резко сменилась на напряженную, карие глаза сузились, он отвел взгляд вправо и явно обдумывал что ответить.