Урун замерла напротив, шагах в пяти. Старейшина рукой махнул – начинайте. Тут же вздернул вверх руки Иргичи – стучать начал, задал начало ритма. Взор его огнем вспыхнул, словно разом выскочил кто из-за ледяной безмятежности.

Урун закрыла глаза. Все переживания остались позади: знала состояние, когда звук вести начинает, умела в поток войти. Взялась свой ритм вплетать, где Иргичи следуя, где новое направление задавая. Растворилась.

Бубна рокот, пронзает звуком: под кожу, в кости. Нутро звенит, дыханье рвется. Дух гулом бубна несёт стремниной, кружится Силы вихрем – тело вторит. Мнут ноги землю, растут корнями, твердь обнимают крепко: шаг сделал, будто вечно здесь стоял – сверни попробуй. Торс движется сплетеньем струй в изгибе переката, тугой волною гнется. В руках же ветер – стремятся в небо, в полет свободный.

Весь мир вокруг Урун. Весь мир внутри Урун. Урун сама – весь мир.

Вдруг надломилась гармония сущего. Будто лёгкий ветер Урун ураганом сбило, клочьями в себе разметало. В реку ее безмятежную поток бешенный влился – мутный, грохочущий, камни несущий. Среди тундры цветущей кряж горный, дерн разрывая, вылез. Очага пламя пожар дикий пожрал.

Кружит вокруг злой красавец, руки коршуном раскинув, разлетаются ленты да хвосты на одежде диким опереньем, бьёт от него Сила наотмашь. Воет бубен в руке, крушить ритм Урун своим яростным надрывом.

Упала на колени она, всем телом, как ива на ветру, гнётся: к земле прильнет, вскинется с руками гибкими. Держится, но чует – не долго уже: ломается ритм несущий, спотыкается духа полет. Рухнет с высей о желваки камней – не поднимется.

Шёпота шелест на краю сознанья: «Себя слушай. Не беги…» – и сразу отголосок в глубине. Зацепился дух, оперся, не стал падать. Пока.

Ходит кругом Иргичи подле Урун, на коленях стоящей. Перекатывается с ноги на ногу, крадётся, вибрирует бубен нутряным рыком, мерцает облик человечий: крадётся волк полярный вокруг жертвы, губы вздернуты, клыков оскал горло жаждет. Чуть – бросится, порвет!

Дрогнули ноздри Урун запах зверя поймав, губы красивые оскалом разошлись, ответ нутряной чуя. Посмотрела в себя – прямо, без оглядки. Разрешила. Увидела. Да! Я это! Точнее, и это – тоже Я. Вышла из души пещеры, мягко ступая, капкан зубов страшных ощерив, в наряде из бурого меха – росомаха. Треть от волка размером. Яростью?..

Ухмыльнулся наблюдающий за кругом Бэркэ, кивнул довольно, за бороду себя дёрнул.

Как была, с коленей, перетекла Урун неуловимым движением в низкую стойку, пошла стелящимся шагом, низко пригнувшись. Зарычал утробно бубен в её руках, потекла хищно, Иргичи движения предвосхищая. Нарастает рокот, танцует Урун, грозит поток движения взрывом бешенным, когтей да зубов страшных яростным броском. Хлещет животная Сила вокруг.

Предельной точки достигло сплетение ритмов и неистовой пляски двоих, как на краю бездны зависло – кто сорвется, клочьями на клыках камней оседая?

Достигло! Зависло.

И вырвалось! Избылось криком одним на двоих, из самого нутра идущим! Хлестануло в небо бездонное, к богам и духам взывая! Оставив тишины звон. Чувство, что – да, свершилось. Огромное. Настоящее.

Открыла глаза Урун: Иргичи стоял напротив и не было в его взгляде ни злости, ни холода, ни презрения – с восхищением глаза смотрели и с уважением явным. Улыбнулся улыбкой светлой да доброй, поклонился, руку к груди прижав.

Урун тоже хотелось улыбаться: Иргичи, всем вокруг. Что она и сделала. Оглянулась на Бэркэ – тот довольно щурился. Вышла из Круга, хотела заговорить с ним, да взглядом вокруг мазнув, зацепилась за облик знакомый. Замерла настороженно.