Не понравилось Урун поведение злого красавца, по душе корябнуло.

– Зачем он так? – вырвалось у нее невольно.

– Хитрый он, сильный. Зверя выпускает своего. Зверь знает, как силу показать.

– Зверя? – спросила, не удержавшись Урун.

Бэркэ быстро и пронзительно глянул ей в глаза – Урун потупилась. Показалось – насквозь видит ее шаман. Что неприязнь её вспыхнувшая, как лист сухой на воде плавала, а в глубине… интерес всплыл, желание, отклик звериный. Испугалась Урун, ударила всплеском мыслей по водной глади души, рябь пустила, прогнала всплывшее. Посмотрела в глаза Бэркэ – он понимающие улыбался.

На следующий день те, кто решил, что в Круг готов, вышли перед шаманом старейшим. Начертал каждый на деревяшках одинаковых имя свое и в мешок его бросил – для жребия. И Урун свой опустила чуть дрожащей рукой.

«Что я здесь делаю?!» – мелькнула испуганной птахой мысль.

Потом некогда думать стало: прикипело внимание к узловатым рукам старейшины – захочешь, не оторвешь. Загремел глухим рокотом жребий в мешке, нырнули темные пальцы, пошарили задумчиво, поймали. Вынули две дощечки, губы, запавшие, начертанное прочитали. И так ещё два раза. Имя Урун не прозвучало. Первые участники круга были отмерены.

Урун со смешанными чувствами смотрела, как они готовятся, настраивая тело и дух к предстоящему. Затем в свою очередь выходят в Круг. Вершат то ли союз, то ли поединок вдохновенного стихийного движения: то стремительно кружа и взрываясь прыжками и шагами, то почти замирая, всматриваясь в видимое лишь им двоим, мчащимся одной дорогой духов.

Она была восхищена: всё естество её рвалось слиться с потоками сил, что сквозили в движениях танцующих. И боялась: а сама как встанет напротив жребием приведенного? Придёт ли вдохновение, поведёт ли бубен путем верным?

Так прошёл первый день, затем второй. Настал третий: перед старейшиной стояло пятеро и Урун. Среди тех пяти был тот самый злой красавец.

«Только бы не с ним!» – взмолилась про себя девушка.

Старейшина, не торопясь, вынул два первых жребия – выпавшие отошли. Следующих два —Урун среди них не было. Злой красавец тоже с места не тронулся.

Внутри у нее все остановилось: жребий был понятен. Но старейшина, как того требовал обряд, сунул руку в мешок, достал деревяшки – начертанное было произнесено. Имя злого было Иргичи.

Урун было уже все равно. Кто-то тронул её за рукав – обернулась. Берке обыденно сказал:

– Пойдём чай пить, тебе последней выходить.

Опустошенно она пошла к их костерку, села, приняла кружку. Глиняный бок согрел ладони, стало спокойней. Душистый аромат разогнал туман в голове, первый же глоток растворил немощное оцепенение. Урун благодарно взглянула на Бэркэ.

– Пей, пей, – сказал он. – Я же сказал, что рядом. Справишься ты. Себя слушай. Не беги от себя. Сильная ты. Верь мне.

Чай выпили не торопясь. Наряд обрядовый надела Урун. Бубен достала, над пламенем погрела, чтоб звучал звонче. Колотушку проверила.

– Пора тебе, – спокойно сказал Бэркэ. Они встали и пошли к кругу древних камней.

Урун остановилась на границе Круга. Внутри все трепетало, сердце испуганным зайцем пыталось выпрыгнуть из горла, в животе образовалась ледяная дыра. Посмотрела на Бэркэ: тот был невозмутим. Глядя прямо в глаза Урун, просто кивнул.

Сознанием на его безмятежность оперлась Урун, выдохнула, мысленно страх свой рядом воздвигла и за границей оставила, в Круг входя.

Иргичи уже был там, ждал. Взгляд, как звезды холодный, не выражает ничего. Из-за лент и хвостов одеяния ритуального еще больше кажется, опасней. Бубен и колотушка в руках свободно опущенных. Ноги широко стоят, цепко землю держат.