Грейдон тихо выругался.

– Ваша академия, – продолжал он, пытаясь обуздать свои непрошеные желания, – никакого образования женщинам не дает.

Все-таки он сумел завладеть ее вниманием. Эмма обернулась и скрестила руки на груди.

– Что вы имеете в виду?

Ее грудь как раз поместится в его ладони.

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, но…

– Я непременно сделаю это.

– …но вы обучаете своих учениц этикету, разве не так? – Он не стал дожидаться ее ответа. – И танцам? Светской беседе? Умению одеваться?

– Да.

– Вот именно. Вы так же, как и я, хорошо понимаете, что вся эта чепуха нужна всего лишь для того, чтобы ваши воспитанницы смогли выйти замуж – и выйти удачно. Вы, мисс Эмма, платная сваха. А в менее светских кругах употребили бы иное определение.

Она так побледнела, что Грейдону стало не по себе. Он не хотел быть грубым, но в ее присутствии терял контроль над собой, сам не понимая, почему его возбуждает эта чопорная директриса. Сейчас она, вероятно, упадет в обморок, ожидая, что он ее подхватит, подумал Грей и в предвкушении сделал шаг ей навстречу.

Но вместо того чтобы лишиться чувств, Эмма рассмеялась. Да так, как никакая из его знакомых женщин не смеялась. Над ним.

– Значит, ваша светлость, если позволите возразить, вы не одобряете женщин, которым нужен муж, чтобы быть принятой в обществе, вопреки тому, что еще задолго до завоевания Англии норманнами[6] общество диктовало именно это.

– Я…

– В то же самое время вы осуждаете меня за то, что моя профессия позволяет мне быть независимой от мужчин. – Эмма подошла ближе, глаза ее гневно горели. – Я думаю, ваша светлость, что все дело в том, что вы любите слушать только самого себя. Благодарение Богу, это не требует моего присутствия. Прощайте.

Грей вдруг заметил, что они уже подошли к академии. Эмма Гренвилл с такой силой захлопнула тяжелые чугунные ворота прямо перед его носом, что он еле успел сделать шаг назад. Через минуту она и ее лошадка скрылись за увитыми плющом стенами.

Вскочив в седло, Грей поехал обратно в Хаверли. Он не мог припомнить, чтобы кто-либо сумел так его отчитать, даже его мать, славившаяся своим острым язычком. Странно, но это его даже позабавило, хотя раздражение и возбуждение не прошли.

Теперь уж он определенно явится в четверг на спектакль. Пусть Эмма Гренвилл не рассчитывает, что от него можно так легко отделаться.

– У мужчин в жизни лишь одна-единственная функция, – ворчала Эмма. – Понятия не имею, как им удалось убедить всех в своем превосходстве в других областях, если своему появлению на свет они обязаны просто-напросто биологической случайности.

– Очевидно, твоя встреча с лордом Хаверли прошла не совсем удачно?

Эмма отошла от окна. Ах, если бы она могла одним взглядом спалить это поместье! Увы!

– Они хотят втрое увеличить арендную плату, – сказала она, садясь за письменный стол.

Учительница французского тихо выругалась на своем языке.

– Изабель!

– Прошу прощения! Втрое? Но академия не может себе это позволить!

– Не может. И мы платить не будем.

Изабель положила экзаменационные листки на стол.

– А лорд Хаверли объяснил причину? Ведь они с графиней всегда поддерживали академию.

– Это не его инициатива, я в этом убедилась.

– Не понимаю. А кто же все это затеял?

– Кое-кто, кого ты, надеюсь, никогда не будешь иметь удовольствие узнать.

Изабель смотрит на нее так, словно опасается за ее рассудок, подумала Эмма.

Этот высокомерный лев просто невыносим. Она пыталась говорить с ним как с цивилизованным человеком, а у него был такой вид, будто он хотел наброситься на нее и съесть на завтрак. Эта мысль почему-то заставила Эмму покраснеть.