– Все правильно, Марфа Тимофеевна, – мягко говорю я. – Тот велосипед имеет прямое отношение к вашей болезни. Вспомните, ведь у вас было сотрясение, да? В больницу вас возили?

– Да, – растерянно говорит она. – А вы откуда знаете?

– У вас тогда не только сотрясение было, но и небольшое кровоизлияние. Крошечное совсем, с горошину. Но именно оно и явилось причиной нынешнего инсульта.

– Надо же, – качает головой старушка. – Кто бы мог подумать.

– Да врут они все! – неожиданно низким голосом заявляет та из женщин, что помоложе. – Ты про велосипед вспомнила, вот они и сделали свое гениальное «открытие». Ишь, придумали. Чего вы тут голову ей морочите? Она разговаривать-то недавно только начала, до этого мычала, что твое Муму.

Мышь укоризненно смотрит на говорящую и краснеет – она всегда краснеет от несправедливости – а я продолжаю работу со спрутом.

Можно ли с ним договориться? Можно ли хотя бы уменьшить?

Если и да, то моих умений не хватает. Повреждены мелкие сосуды, ресурсы организма на пределе, и мне придется делиться своими, чтобы облегчить состояние больной.

Осторожно, очень осторожно начинаю легко прикасаться к черному тельцу, попутно подергивая отдельные самые длинные щупальца. Спрут шевелится, шипит, но сдаваться не собирается. Надо с ним поговорить, приходит шальная мысль. И я начинаю длинный монолог, словно пастырь-экзорцист, изгоняющий дьявола. Заранее знаю, что результат, скорее всего, будет нулевой, но что-то не дает мне остановиться.

Сколько раз я вот так же пыталась убрать колючую проволоку, опутавшую ноги бабы Оли. От бессилия сбивала костяшки в кровь, понимая – ничего не получается. И все равно раз за разом пробовала и пробовала, искала новые подходы, испытывала новые методы…

Нет, нельзя быть слишком заинтересованной в результате. Нельзя лечить и с нетерпением ожидать улучшения. Все-таки кроме чистых рук должна быть еще и холодная голова…

Голова. Птица, не отвлекайся. Голова Марфы Тимофеевны вдруг стала нравиться мне все больше и больше. А черное пятно становилось все меньше и меньше. И щупальца уже не так агрессивно охватывали организм. Кажется, еще немного, и они, вялые, сдадутся на милость победителя.

Но это только кажется. Сейчас они отступили и затаились, но любое новое потрясение придаст им силы.

Но тут я уже ничем не могла помочь.

– Надо же, голове стало полегше, – удивленно проговорила Марфа Тимофеевна. – Вот поговорила с вами, и полегчало.

Она с таким обожанием посмотрела на Мышь, что та снова покраснела.

Мы уже собирались переходить ко второй пациентке, как нас прервали.

– Идите сюда.

В дверях палаты нарисовалась встревоженная физиономия Поэта.

– Чего? – не поняли мы с Мышью.

– Сюда идите, говорю!

Поэта отправили в соседнюю, седьмую палату, где размещались трое мужчин. Раф с другими костоправами ушел в травматологическое крыло, и Поэт не стал его разыскивать.

Извинившись перед женщинами, мы, про себя поругивая неугомонного и несамостоятельного Поэта, перешли в соседнюю палату.

Двое мужчин были пожилыми. А вот третий – совсем молодой парень, может быть, наш ровесник или чуток постарше – оказался тем, кто заинтересовал нашего приятеля.

– По-моему, у него не все в порядке с головой, – шепотом известил Сашка. – Удивляюсь, почему он здесь, а не в психушке. Бормочет что-то про какой-то эксперимент, про обман и жуткие головные боли…

– Эксперимент?

Раф не далее, как вчера, тоже упоминал про эксперимент.

Не слишком ли их много на мою голову?

Парень лежал лицом к стене.

– Как зовут? – спросила я Поэта.

– Виктор.

Я подошла к парню и потрясла за плечо. Тот лишь дернулся, высвобождаясь, и демонстративно зажмурил глаза.