Все это правоотношение очень правильно оценивается в следующем фрагменте из вестготской интерпретации[189]:

Все это опровергаемое здесь мнение вообще возникло, кажется, только вследствие слишком буквального восприятия слов «percipere» и «colligere», которые, однако, прямо означают лишь процесс сбора, но по смыслу включают в себя также обязательные подготовительные действия. Если бы речь шла о том, что от владельца требовали бы необычные усилия и умение, тогда указанное мнение было бы верным, но от него требуется не что иное, как сделать то, что никто – даже в своем собственном имуществе – не может не сделать, чтобы не навлечь на себя упрек в решительной бесхозяйственности.

В заключение следует добавить замечание о правовых средствах, с помощью которых можно требовать возмещения за упущенные плоды. В отношении имеющихся в наличии или потребленных плодов можно использовать, в зависимости от обстоятельств, абсолютно разные правовые средства: основной иск, который охватывает также плоды, затем виндикацию или кондикцию – в зависимости от того, имеются ли плоды в наличии или уже потреблены.

Дело обстоит по-другому с возмещением упущенных плодов. Его, правда, можно добиваться с помощью основного иска, направленного на саму вещь, и так только что высказанные правила действительно могут быть пущены в ход. Зато не может быть речи о виндикации этих плодов, поскольку ими ответчик никогда не владел. Равным образом невозможна кондикция о них, поскольку отсутствует основное условие, а именно обогащение за счет чужой вещи.

Это последнее положение признается в следующем фрагменте, который можно легко неправильно понять[190]:

При беглом взгляде этот фрагмент можно было бы воспринять как противоречие всему учению о возмещении упущенных плодов. Если же мы примем во внимание несомненно техническое значение слов «dare oportere», то в приведенном фрагменте высказано не что иное, как только что оправданное отрицание самостоятельной кондикции. Таким образом, автор фрагмента хочет сказать только то, что возмещение упущенных плодов никогда не может быть потребовано с помощью кондикции, но тем самым он не противоречит требованию этого возмещения вообще, поскольку виндикация основной вещи может включать в себя это возмещение[190].

Нельзя полагать также, что данное различие имеет чисто теоретическое значение и не имеет практической значимости. Ведь когда недобросовестный владелец утрачивает владение главной вещью без злого умысла со своей стороны, против него вообще больше нельзя предъявить виндикацию, так что и дополнительное требование ранее упущенных плодов больше невозможно. Если бы, напротив, для него разрешалась отдельная кондикция, то ее можно было бы предъявить и теперь.

Своеобразное положение о так называемых fructus percipiendi есть в Прусском земском праве. Оно не обязывает, как римское право, каждого ответчика к возмещению плодов, которые он не получил в течение разбирательства, а только того, кто знает, что вещь, которой он владеет как своей собственной, принадлежит другому, т. е. настоящего, истинного malae fidei possessor[191]. Я не могу согласиться с этим отличием. Каждого ответчика, даже если он столь сильно убежден в своем праве, можно без всякой несправедливости заподозрить в том, что он думает о возможности проигрыша процесса и в этом возможном случае считает себя управляющим чужим имуществом, который обязан быть особо добросовестным. Если он, стало быть, в этом положении из-за лени не обработает спорный земельный участок или не соберет плоды, то при осуждении по основному делу он будет с полным правом присужден к возмещению за упущенные плоды. Мне кажется, что это неправильное положение было порождено исключительно ошибочной позицией, которая вообще в Прусском земском праве была избрана для установления своеобразных процессуальных обязанностей (§ 264). Все хотели свести к недобросовестному сознанию владельца и полагали, что в нем всегда следует различать разные степени и наделять их разными эффектами.