– Ну, давайте назовём это так, – усмехнулся Рубцов. – Только кто их финансировал, кто разжигал эти настроения? Да, Хусейн – диктатор, это понятно, но другая крайность – отдать страну на растерзание американцам, этим современным варварам.

– На растерзание? – изумлённо переспросил профессор.

– Ну конечно, на растерзание и на разграбление, – твёрдо и безапелляционно вступил в разговор полковник Мезенцев, подводя под ним черту. – Давайте не будем спорить, история всё расставит по своим местам, а наша задача сейчас – доставить материалы в Москву, чего бы это нам ни стоило.

– Да, – как бы прерывая самого себя, подтвердил профессор, резко опуская голову. – Вы даже не представляете, что это за материалы! Они могут изменить ход истории!

Рубцов и Мезенцев переглянулись, и эти взгляды означали только одно: «Любой ценой».

До границы с Сирией добрались ближе к вечеру. Мезенцев сразу начал звонить Азиму. Когда в телефоне раздались длинные гудки, ему стало легче, он выдохнул и, услышав долгожданный ответ, коротко и чётко рассказал собеседнику, кто он.

– Да, отец мне говорил. Вы где?

Мезенцев быстро объяснил и выключил телефон. Через час к машине, стоящей почти у самой дороги, подъехал Азим на своём автомобиле – белой почти новой «Тойоте Камри» – и, коротко поздоровавшись, сказал:

– Нам приказано на ночь закрыть погранпереход, американцы кого-то ищут и берут под контроль все погранпереходы. Вашу машину надо сейчас спрятать, утром поедете в Сирию на моей.

– Мы перебросим к тебе вещи и в ней переночуем, а завтра рано утром должны обязательно проехать границу, – сказал Мезенцев.

– Да, сейчас подъедем поближе и, как только встанет солнце, во время утреннего намаза переедем.

Полковнику Мезенцеву было не до сна. Он думал о том, что случилось с их колонной. За всё время своей службы он не мог припомнить случая, чтобы дипломатов расстреливали в упор из пулемётов. «Что-то изменилось в этом мире, – думал он. – Изменились правила игры, а это значит, что на первый план опять выходит сила. Жаль». Он аккуратно достал из нагрудного кармана фотографию своей семьи, посмотрел на родные лица – это всегда успокаивало его. Как далеко они сейчас. Что делают? Жанка, наверное, с дедушкой на рыбалке, а Алёшка уже спит в своей кроватке. Он очень любил свою семью. С женой Людмилой он познакомился, как и многие его друзья, ещё курсантом, на шефской встрече со студентами педагогического института. Он сразу обратил внимание на умные и добрые глаза безупречно красивой девушки, которая читала стихи, и ему казалось, что она смотрит не в зал, а именно на него. И как потом вспоминала Людмила, Олег словно отнял у всех её взгляд, и она не могла ни на кого больше смотреть, только в эти карие глаза, пронзительные и откровенные… Олег перевернул фото и в который раз прочитал написанное разными почерками: «Я тебя люблю. И я, папочка, Жанна. И я – Алёша». Последние, Алёшкины, слова писались старательно и долго, каждая буква выводилась с огромным усердием – это было заметно.

Профессор Одинцов тоже не спал, казалось, что шок от обстрела колонны у него ещё не прошёл. Он вспоминал последние события, свидетелем которых стал, перед глазами стояла улюлюкающая толпа, сносящая статую Хусейна, безжалостные удары авиации, плачущие от страха дети и плачущие старики, которые первыми поняли, какой ужас их ждёт.

Сергей Рубцов спал, выполняя приказ командира, – завтра он должен вести машину, и вся нагрузка ляжет на него.

– Скажите, профессор, это действительно такой важный груз, что из-за него американцы готовы нарушить международное право и расстреливать даже дипломатов? – тихо и задумчиво спросил Мезенцев.