– Так этого ничего не было… ну, у тебя с Андреем? – несколько обмякнув, спросила негромко Алиса.

«Господи, она что, ревнует?!» – пронеслось молнией в голове у Жанны.

– Ну конечно нет! Во всяком случае, не всё, – опустив глаза, так же тихо сказала она.

Алиса сверкнула своими карими глазами – такой ответ её явно не устраивал.

– Ладно, пойдём, нас ждёт водитель, ещё успеем поговорить, – буркнула подруга.

На парковке девочек ожидал чёрный «Мерседес», в котором было так же холодно, как и в аэропорту.

«Не зря я курточку надела», – усаживаясь на заднее сиденье, подумала Жанна и, пока Алиса закрывала сзади багажник, сказала старому и тучному водителю-греку: – Ну, держись, «Олимпия», приехали девочки из России – принца делить!

– Olympia? Olympia is good! – Грек, видимо, не понимавший ни слова по-русски, поднял большой палец правой руки и добродушно улыбнулся.

По дороге до морского порта девочки не разговаривали. Алиса уткнулась в окошко, и казалось, что она рассматривает местные достопримечательности. Жанна тоже смотрела в своё окно. Водитель включил радио, и заунывная греческая песня наполнила ледяной салон автомобиля, разбавив напряжённую тишину.

Жанна повернула голову, чтобы снисходительно посмотреть на ревнивую подругу, но вдруг увидела, что плечи Алисы подрагивают, как будто она плачет. Жанна взяла её за локоть, но Алиса резко выдернула руку и ещё больше отвернулась к окну.

– Алиса, что с тобой? – с тревогой спросила Жанна. Та в ответ только покачала головой. Жанна дала ей неоткрытую бутылочку минералки, Алиса взяла её трясущимися руками, быстро открутила крышку и сделала большой глоток. Через пару минут она успокоилась и повернулась наконец к Жанне.

– Извини, Жан… – Она подняла заплаканные глаза и вдруг спокойно спросила: – Ты знаешь, какая я была в детстве девочка?

Жанна удивлённо и немного испуганно посмотрела на неё.

– Ну, ты рассказывала мне, что связалась с дурной компанией. – Она пожала плечами, не понимая, к чему клонит подруга.

– Когда мне было двенадцать, – опустив глаза, сказала Алиса, – родители поняли, что упустили то время, когда таких детей, как я, которых обычно называют «особенные», можно воспитать так, чтобы я стала «приличной девочкой из хорошей московской семьи» – кажется, такая формулировка устраивает всех родителей. Но тогда я не могла понять саму себя и объяснение своим поступкам и своему поведению искала в компании взрослых людей, которые с радостью объясняли мне, как и по каким принципам надо жить. Вот в двенадцать лет я и попала в первый раз в полицию. За то, что у меня нашли наркотики, которые я просто должна была передать одной гламурной даме. Дальше – больше. Семья перестала для меня существовать, и я просто заявляла родителям, что я взрослая и мне от них нужны только деньги. Жизнь была настолько интересной для меня тогда, что моё первое дело, которое рассматривала судья, осталось без приговора лишь потому, что я была ещё маленькой. Разумеется, этот случай ничему меня не научил. Потом, в тринадцать, у меня появился парень, который был старше меня на семь лет. Он-то и объяснил мне, что такое любовь и что я уже взрослая женщина. Какая глупость!

Она чуть опять не заплакала, но сдержала себя и, сжав кулачки, продолжила:

– Сейчас это называется синдром дефицита внимания с гиперактивностью и превосходно лечится, а тогда никто этого не знал – ни родители, ни я сама. Я не понимала себя, не понимала ту ситуацию, в которую попала.

Алиса подняла глаза и, увидев, что Жанна с пониманием и даже теплотой смотрит на неё, вновь заговорила:

– В четырнадцать я уже была в банде скинхедов, и эти отморозки убедили меня, что в таком возрасте мне ничего не будет даже за убийство. Они всегда выставляли меня вперёд, когда нападали на беззащитных людей с другим цветом кожи или другим разрезом глаз. Это была ложь. И второй раз я встретилась с той же самой судьёй, когда нас судили за убийство. Я не убивала, но я состояла в банде, и этого уже было достаточно. Тогда-то адвокат, который сейчас частенько мелькает на телевидении и которого за большущие деньги наняли мои родители, настоял на проведении психиатрической экспертизы, и целый консилиум врачей определил, что у меня психическое отклонение. Был суд. Мы все, двенадцать человек, сидели в клетке, а из зала мои родители смотрели на меня, плакали и ждали, наверное, чуда. Я тогда впервые сказала: «Господи, помоги мне!» Не вслух, конечно, но очень искренне. Суд шёл почти месяц, и чудо действительно случилось. Я даже не понимала, о чём говорит судья, но вдруг она замолчала и потом, глядя мне в глаза, сказала: «Алиса, ты уже не маленькая и за свои поступки должна отвечать сама». В зале наступила тишина, все смотрели то на меня, то на судью. А мы смотрели друг другу в глаза, и тишина стояла гробовая, я даже боялась моргнуть. И вдруг она сказала: «Алиса, я знаю, что ты не обычный ребёнок. Я верю тем людям, которые дали заключение о твоей болезни. Я знаю, как тяжело тебе найти себя в этом мире. Дети с таким диагнозом особенно чувствительны к поступкам окружающих, они, может быть, даже не понимают умом, но они чувствуют сердцем, чувствуют своей детской душой то, что мы, взрослые, порой не способны почувствовать. Я готова поверить тебе, что ты не знала законов, но разве твоя душа, твоё сердечко не смогли подсказать тебе, где добро, а где зло? Что ты чувствовала, когда на твоих глазах убивали человека?» – «Боль», – прошептала я почти одними губами в окутавшей меня гнетущей тишине. Это слово вырвалось откуда-то изнутри. И у меня внезапно градом полились слёзы. И этими глазами, в которых всё поплыло, я продолжала смотреть на судью.