Воскресным утром Дмитрий оставил его на скамейке, рядом положил букет сирени, сам же спрятался за отдалёнными деревьями, через листву которых давно наблюдал за незнакомкой. Он много курил, пока ждал, но вот она пришла. На ней не было длинного прямого платья, какие носили теперь все дворянки, напротив, одета она была немодно и как всегда нескромно: в белый сарафан до колен и с роскошным вырезом и всё ту же сиреневую шляпку. Атласный пояс стягивал тонкую талию, а обувь – до чего странная: без каблука, без изящных ленточек – походила скорей на мужскую, нежели на женскую, и стягивали её плотные белые шнуры, подобные бечёвке. Однако обувь ничуть не портила девушку, а делала её ещё легче, будто была создана специально для того, чтобы незнакомка не улетала, оторвавшись от земли. Её полувоздушный образ будил заснувшие чувства, хотелось сей же час подарить ей цветы и забрать с собой. Дмитрий так бы и сделал, не будь незнакомка слишком пуглива.

Она оглядывалась на каждом шагу, словно ожидала, что на неё вот-вот нападут. Альбом и краски она прижимала к груди, как в тот раз, когда убегала. Ступала она медленно и осторожно, будто шла не по лесной тропинке, а по раскалённым камням.

Незнакомка, не дойдя до скамейки, вздрогнула и в очередной раз оглянулась. Дмитрий потушил трубку и едва дышал, девушка его не заметила. Она взяла карандаш и быстрым движением спрятала в карман сарафана. К букету она не прикоснулась, а села с краю, чтобы не задеть его. Дмитрий вздохнул. «Ну что за женщина?» – подумал он и выбрался из укрытия.

Он подошёл к ней и, вытащив трубку, тихо кашлянул. Незнакомка, казалось, ничего не слышала, поскольку продолжала рисовать всё тот же пейзаж, что и неделю назад. Дмитрий кашлянул громче, и она обернулась. На этот раз он ясно увидел лицо, обращённое прямо к нему, и травяные глаза, роднившие незнакомку с лесом. Дмитрий хотел разглядеть их получше, но заметил, что к испугу девушки добавился немой вопрос. Надо было срочно что-то делать, и Дмитрий сконфуженно поклонился, пригладив и без того гладкие волосы. Незнакомка продолжала молчать.

– Доброго дня, сударыня, – сказал Дмитрий.

– Доброго, – ответила девушка, и Дмитрию показалось, что этот голос ему только послышался: до того он был тих.

Он снова пригладил чёрные волосы и посмотрел на рисунок.

– У вас горизонт кривой, – сказал он и сам не понял, что за чепуху говорит, ведь горизонт был абсолютно прямой.

Незнакомка отвернулась, ничего не ответив.

– Вчера я напугал вас, прошу прощения.

Девушка молчала, добавляя на деревья тень.

– Этот букет для вас, – он поднял сирень и сконфузился: цветы завяли. Тут, как назло, девушка обернулась и увидела его с полумёртвой сиренью и, должно быть, с ужасно глупым видом. Её губы дрогнули в слабой улыбке, и она снова занялась рисунком. Дмитрий счёл это за согласие на его присутствие и сел рядом, бросив букет под скамейку.

– Давно рисуете? – спросил он, набивая трубку.

Незнакомка кивнула.

– Я тоже люблю искусство, – продолжил он. – Должно быть, слышали об известном меценате Дмитрии Ивановиче Киндякове, так вот, это я.

Дмитрий ожидал увидеть хотя бы удивление, что такой известный человек бродит по роще, а не принимает гостей в величественных залах и галереях, но незнакомка совершенно не отреагировала на его имя. Что ж, разговорить её будет не так просто. Хотя, возможно, она лишь боится его известности?

– Вы не сердитесь, что я напугал вас, сударыня? Кстати, не скажите ли своего имени? Звать столько прекрасную девушку безымянной сударыней для меня непозволительно.

– Киндяков, говорите?