Лес

Лес помнит гораздо больше любого долгожителя.

Все мысли испарились из головы Фиды, и она ощущала лишь мурашки и трепет в груди. Это чувство возросло, когда она дошла до обрыва, с которого видна Волга и другой берег. На краю – травы и колоски, а ниже, спускаясь к Волге, – кусты сирени, огромные и пахучие. Ещё ниже – гигантские тёмно-зелёные ели. Они полукругом окаймляют мутноватую Волгу, что шумит далеко внизу.

Фиделия достала альбом и механический карандаш, подаренный отцом, который всегда хвалил её рисунки. Каждый раз, когда Фида рисует им, она вспоминает тот самый день, изменивший всю их жизнь.

Было лето и очень жарко, поэтому маленькая Фида рисовала на полу. Черта за чертой, цвет за цветом, стёрка, папин карандаш, снова черта – красиво. Получился домик, почти как настоящий. Фида не сразу заметила, что вошла мама. Настоящая Снежная королева в красном платье, принёсшая с собой холод посреди лета. Фида любила её, но боялась.

– Фиделия! Ты опять ничего не делала?! Сколько раз повторять: уберись в доме!

– Но я убралась.

– А это что? – мама носком туфли показала на разбросанные по полу рисунки и пошла прямо по ним, Фида не успела даже шевельнуться, а мама уже стояла в конце комнаты и открывала окно. Подул ветер, и листы с домиками, с мамой и папой, с лесом – все они полетели. Фида бросилась за ними. Мама резко обернулась, и Фиде вдруг показалось, что она вот-вот заплачет, но мама лишь крикнула:

– Я проучу тебя!

Она стала вырывать рисунки.

– Брось, бездельница! Не смей рисовать! – она дернула рукой, и домик порвался. Часть осталась у Фиды, а часть – у мамы. Она кинула обрывок на пол и ушла, стуча каблуками. Фида слышала, как она плакала в ванной.

В тот день папа подал на развод. Он променял их с мамой на какую-то художницу. Это она помогла выбрать карандаш. Фиде бы выбросить его, но он такой хороший, а ещё напоминает о папе.

Фиделия встряхнула головой и окунулась в творчество. Она старалась не слышать голос матери, который так часто упрекал и повторял, что рисование – плохое дело, особенно, если руки кривые. Фида не сердилась на маму, но до сих пор чувство вины не покидало при занятиях живописью. Порыв ветра заглушил этот голос и подарил нужное спокойствие.

Фида провела слабую линию горизонта и совершенно позабыла, где она и какие проблемы её ждут за аркой рощи. Сейчас она жила. Едва заметно касаясь карандашом бумаги, она с упоением отпечатывала реальность, добавляя линию за линией, движение за движением, черту за чертой, Фиделия преображала пейзаж и себя. Когда всё было готово, Фида взялась за краски. Первый мазок – самый волнительный. Надо вдохнуть им жизнь в тусклый лист, превратив его в рисунок. Она коснулась нежно-голубым и создала небо. Ультрамарин с примесью изумрудного подарил ей Волгу. Темный зелёный превратил кусок бумаги в траву и деревья, от которых на землю ложилась яркая полуденная тень. Так, мазок за мазком, Фиделия превращала бумагу в кусочек своей души.

– Недурно, – заявил голос за спиной. – Кривовато, но недурно.

Фида вздрогнула и едва не испортила весь рисунок. Она обернулась. Позади стоял незнакомец с дурацкими усами, с трубкой в зубах и в каком-то маскарадном бордовом костюме. Он улыбался, придерживая трубку.

Испуг сменился страхом, а тот – настоящей паникой. Мигом стало душно, воздух исчез, и в лёгкие попадал лишь едкий дым от трубки. Страх накатывал, нарастал с каждой секундой, давил и уничтожал. Ещё миг – настанет конец. Надо бежать. Бежать, как учила мама!

Фида вскочила, облилась цветной водой, одним движением собрала в охапку всё своё добро. Не прошло и секунды, как она мчалась по тропинкам. Сердце бешено стучало, лёгкие болели, в животе кололо, но она бежала, пока не подкосились ноги. Падая, Фида ухватилась за ветку огромного дерева, ветка треснула.