– Я стал таким, каким и хотел. Ну, а ты-то, кто? Псих или урод? Месть или грех? Боль или жертва? И мне никто не нужен, нет. Однако, дай-ка мне ответ! – я посмотрел на Экаха. Он сейчас с ума сойдёт от моей наглости!

– Линс, не надо!

– Готов ли ты совершить настоящую жертву? – тогда музыка прекратилась, и все взъерошились. А я улыбнулся.

– Извините, но у этого проблемы с мозгами! – весело крикнул Эках и навёл на меня пульт. Нажав на кнопку, ничего не произошло. И тогда я был более чем уверен в успехе плана Грейфа!

Моё счастье разделила большая часть толпы на арене. Уроды стали понимать, что ошейники не работают, когда я в микрофон буквально об этом и сказал. Понимая, что скоро появятся охранники, я решил продолжить говорить и даже слегка с песней, ведь из чёртовых динамиков или же колонок начала литься прекрасная музыка! Она так и кипятила кровь в жилах! Дети стали меня слушать, и я говорил им, дразня Экаха:

– Толкай, и злость станет яростью! Палец на курке, а что-дальше-то? Думаешь, что победил? Оставил бы нас в покое. Попробуй ранить меня, тогда признаешь нас и ваш настоящий цирк уродов! Уроды тут не мы, и обойдёмся без «вы»! Наш час настал, и стоит выпустить зверя наружу! – дети поняли меня и стали лезть на трибуны, нападая на зрителей и даже охранников.

– Линс! – Ниф подбежала поближе ко мне и взялась за руку.

– Затяни мою петлю потуже и подними поближе, но будет лишь хуже, и ты всё равно будешь ниже! Хоть я и медленно умираю, но к смерти ещё не готов! – продолжал я и думал, что же делать. Но тут подбежал Грейф с горящими бутылками и стал кричать в микрофон.

– Всем на пол, быстро! Всё сожгу и зверя освобожу! – а затем побежал и начал кидать в проходы бутылки с горючей жидкостью.

– Я пойду найду наши вещи! – сказала Ниф и убежала.

– Сегодня готовься к жертве, тварь! Теперь наша очередь рулить этим цирком для психа вроде тебя! Что посеешь, то и пожнёшь! И никак иначе, – кричал я Экаху, но что-то его не было видно.

Мне стало сложно дышать. Оленихи, Цули и Краб пропали. Дым стал душить нас, но хотя бы навес начал быстро гореть, и дым выходил на улицу. Был уже вечер. Свет от одних лишь прожекторов – и весь на меня. Вокруг одни крики, вопли, драка, разбитое стекло, беготня десятков детей по кругу! Грейф их освободил, зуб даю! Проходы пусть и горели, а навес распадался, словно искры, но мне было очень тяжко на душе. Несмотря на эту тёмную энергию, я всё же чувствовал боль. Подавить-подавить! Я лишь хотел выжить.

Внезапно раздались выстрелы. Мою левую ногу отбросило с ужасающей болью так, что я упал на колено. Крик заполнил мои уши, но он резко прекратился от следующего ранения. Моё ухо начало жечь так сильно, что я даже не заметил, как вместо шума и криков там поселился монотонный свист. Сердцебиение стало частью моего дыхания. Такое же учащённое и, по ощущениям, последнее. Третий выстрел коснулся правого плеча и явно застрял. Если представить то ощущение, когда неаккуратно стрижёшь ногти и случайно отрезаешь тот кусочек, который рядом с кожей, то увеличить бы его ещё в четыреста раз и продлить где-то на час – вот какими мне казались выстрелы. Эках вышел из дыма с пистолетом в руке. На его лице была не просто обида, а ненависть. Я уже не мог пошевелиться или сказать что-то. Микрофон упал и начал издавать неприятный звук. Последней пулей Эках уничтожил его, а потом стал медленно заряжать оружие попатрону, отодёргивая маленькую рамочку. Пуская вверх слюни, он агрессивно огрызался на меня:

– Блядский ебаный кошак! Как ты легко слома́л мою мечту! Но ничего. Я так же легко сломаю тебе черепушку!.. – сказал Эках, и я зажмурился.