– Мы не враги, – сказал он, его голос был хриплым, надломленным, как у человека, что слишком долго молчал. – Нам нужна вода. И укрытие.

Элизабет опустила нож, но не убрала руку с рукояти. – Здесь нет воды, – ответила она, её тон был холодным, но не враждебным. – И укрытие ненадёжное. Заражённые уже у стен.

Женщина шагнула вперёд, её капюшон соскользнул, открыв лицо – молодое, но измождённое, с тёмными кругами под глазами. – Мы видели их, – сказала она, её голос дрожал. – Они идут сюда. Мы бежали из Уайтчепела. Там… там ничего не осталось. Только огонь и тени.

Элизабет посмотрела на них внимательнее. Их руки дрожали, одежда была порвана, а в глазах читался страх – не тот, что парализует, а тот, что заставляет бежать. Она знала этот взгляд. Так смотрели те, кто видел "Чёрную вуаль" вблизи, кто терял друзей, семьи, дома. Она сама видела его в зеркале, когда узнала о смерти отца – не от вируса, а от песков, что поглотили его экспедицию в поисках очередного мифа.

– Сколько вас было? – спросила она, её голос смягчился, но в нём всё ещё звучала сталь.

– Десять, – ответил мужчина, опуская руки. – Остались только мы. Остальные… они не успели.

Элизабет кивнула, её взгляд скользнул к окну. Тени заражённых стали чётче, их хрипы теперь доносились через разбитые стёкла, смешиваясь с воем ветра. Она знала, что библиотека не выдержит, если они решат войти. Стены трещали, полы гнили, а двери давно не закрывались на замок. Но эти двое напомнили ей о том, зачем она здесь – не только ради себя, но ради тех, кто ещё цеплялся за жизнь.

– У меня есть фляга, – сказала она, доставая её из рюкзака. – Половина осталась. Берите и уходите. На северо-западе есть убежище, если оно ещё стоит. Я видела дым оттуда два дня назад.

Женщина протянула руку, её пальцы дрожали, когда она взяла флягу.

– Спасибо, – прошептала она, и в её голосе мелькнула тень благодарности. Мужчина кивнул, его взгляд задержался на свитке, что лежал на столе.

– Ты археолог? – спросил он, указав на пергамент. – Ищешь что-то в этом аду?

Элизабет сжала губы, её рука невольно легла на свиток.

– Да, – ответила она коротко. – То, что может нас спасти.

Он усмехнулся, но в его смехе не было веселья – только горечь. – Спасение? Его нет. Только смерть и тени. Но удачи тебе, если веришь в сказки.

Они ушли так же быстро, как пришли, их шаги растворились в шуме ветра. Элизабет смотрела им вслед, её пальцы сжали свиток сильнее. Она знала, что они правы в одном: Лондон был обречён. Но сказки, в которые они не верили, были её последним лучом надежды – тем, что отец оставил ей, даже уйдя в пустыню.

Она вспомнила тот день, когда получила письмо – последнее от него, написанное дрожащей рукой на клочке бумаги, пропитанном песком. "Элизабет, – писал он, – мифы – это не ложь, а двери. Найди их, открой их, и ты увидишь больше, чем я." Он умер через неделю, погребённый под дюнами, где искал Золотой Город, о котором говорил с горящими глазами за ужином, когда она была ребёнком. Ей было двенадцать, и она сидела напротив него, слушая, как он рассказывал о Граале, о Ланкаире, о звёздах, что спустились на землю. Тогда она смеялась, называя его мечтателем, но теперь эти слова звучали в её голове, как заклинание, что вело её вперёд.

– Ты был прав, отец, – прошептала она, её голос утонул в гуле ветра. – Но я не потеряюсь, как ты.

Она подняла рюкзак, её взгляд вернулся к свитку. Ланкаир был где-то там, за пустошами, за лесами, за реками, что высохли или отравились. Она не знала, что ждёт её впереди, но чувствовала: синий свет, что звал её во снах, был реален. И он был её единственным шансом.