– Не хотите ли вы сказать, что все они, – я повторил его жест, – расчётливо знали как найти связь с озарением и сознательно пользовались этим?

– Не все, —заулыбался Симон, – и не в такой грубой форме, как ты говоришь. Но так или иначе.

Я обратил внимание, что он перешёл «на ты», но это меня сейчас не занимало так, как новые мысли.

– Ты хочешь сказать, – начал я делиться ими, – что есть такое знание, которое покажет всю связь времён, поколений, решений и последствий?

Симон кивнул.

– И оно, – продолжал я, – является чем-то таким, что стоит между расчётом и даром, навыком и вдохновением?

– Между Человеком и Богом, – сказал Симон.

Тут уже в кресле удобнее откинулся я и внимательно посмотрел на нового знакомого.

– Этим сказкам много лет, – серьёзно сказал я.

– «И все-таки она вертится», – подытожил с улыбкой он.

Я задумчиво улыбнулся. Такое не входило ни в мои планы, ни в ожидания. Я давно оставил все надежды найти похожесть в этом мире – таких же увлечённых искателей, не поглощённых меркантильностью цивилизации, тех, кто скорее похож на выпавшие старые звенья прошлого века, честные, редкие души. У меня больше не щёлкало это самое «понимание». Оно незаметно устроилось между нами с Симоном и связало теми невидимыми нитями, о которых слишком много писали философы всех времён.

Я взял чашку, он – тоже, и мы выпили за это молча.

***

В тот вечер странная, внезапно возникшая общность положила начало нашему доверительному и спокойному общению. Симон рассказал, что после окончания одного факультета «точных наук», не уточняя каких, он поступил сразу же на другой, «более гуманитарный». Программа его курса касалась мировых военных конфликтов, и мы буквально на неделю провалились в эту тему. Когда мы исчерпали все свои доводы, мнения и взгляды, было более чем понятно, что они у нас практически полностью совпадают.

– Это очень тонкая грань – использование власти, – рассуждал одним вечером Симон, —особенно, если этой властью наделён всего один человек. Невозможно пребывать в отстранённом, бесстрастном состоянии, которого требуют решения рассудка, и одновременно быть эмоциональным и увлечённым, посреди огромных возможностей. В таких условиях очень мало шансов использовать волю по её прямому назначению, как инструмент, созвучный миру и гармонии.

– Ну почему же? История являет великие примеры, от царей – до святых. В наше время, я согласен, тяжело в одиночку. Поэтому мы пришли к союзам, лигам, федерациям.

Симон заулыбался.

– Как ты думаешь, если ты обладаешь чем-то очень ценным, что с тобой произойдёт?

– Я думаю, что я не могу быть богатым или состоятельным, – засмеялся я, – я, или все потеряю, или раздам. Мне правда, мало надо.

– А если ты обладаешь тем, что отдать нельзя физически? – настаивал Симон.

– Ты говоришь о знаниях, – мечтательно протянул я.

Он кивнул и удобнее устроился в кресле.

– Это такая вещь, Симон, – начал я, – она в наше время как редкая, очень редкая коллекция неприменимых в быту вещей. Она нужна немногим. И даже им – непонятно зачем.

– Я говорю о тебе.

Немного обескураженный такой настойчивостью, я все-таки решил рассуждать и отвечать честно.

– Я не думаю, что мне бы это далось просто так. Значит, я к этому стремился и наверняка нашёл бы этому применение. Но несомненно я был бы счастлив таким обладанием.

– Знания обычно имеют следствие, – настойчиво пытался по-своему направить разговор Симон, – они ведут как минимум к выводам, новым мыслям, желаниям.

– Как и всё в мире, – заулыбался я, понимая смысл беседы. – Я —осторожный человек, я не могу быть уверенным в чем-то глобальном в одиночку. Мне нужен другой голос. Для баланса.