Злость подкатывает к глотке и требует выхода. Разлогиниваюсь, на эмоциях открываю журнал вызовов, но, слава богу, вовремя прихожу в чувство и, отвесив себе мысленную затрещину, выскакиваю на свежий воздух остыть.

Нет-нет! Они не дождутся ни моих истерик, ни, тем более, униженных просьб…

Решительно иду к арене ледового. Сливаюсь с толпой других родителей и пришедшей поглазеть на игру детворы. До начала пять минут. А мне еще предстоит найти свое место.

Я отбитый на всю голову болельщик. Это при том, что хоккей, как таковой, меня вообще не интересует. Но когда на лед выходят мои сыновья, во мне просыпается одержимость. Я свищу, топаю ногами, срывая горло, ору кричалки и размахиваю шарфиком в цветах нашей команды. Обычно это вдохновляет мальчишек, но сегодня что-то идет не так. Сыновья играют из рук вон плохо. Серый и вовсе срывается, отлупив клюшкой какого-то бедолагу. В ужасе прикрываю ладонью рот. Трибуны гудят. Сережу удаляют. Тренер злится. Впрочем, как и остальные ребята.

Шесть – два!

В предчувствии разборок, едва переставляя ноги, плетусь к тренерской.

– Юлия Владиславовна, на две минуты!

Серый с Лешкой стоят, повесив носы. Спасибо, хоть не при всех нас отчитывают.

– Я не понимаю, что происходит с вашими парнями! Они в последнее время окончательно отбились от рук. У вас все нормально? – громыхает Кириллов, вытирая полотенцем залитое потом лицо.

Ч-черт. И тут бери, исповедуйся… Как это задолбало! Я еще после разговора с родителями не отошла, а тут снова, здравствуйте.

– Не сказала бы. Видите ли, мы с отцом мальчиков разводимся, поэтому им сейчас нелегко. Вы уж будьте с ними помягче, ладно?

– А раньше нельзя было сказать? – презрительно сплевывает на пол тренер. – У меня вся защита посыпалась.

– Ну, извините! Как-то не подумала я о защите, – огрызаюсь и, подстегиваемая эмоциями, делаю шаг к двери тренерской, которую Кириллов за нами прикрыл.

– Стойте. Я не хотел вас обидеть, просто… – Александр Викторович ерошит пятерней короткие волосы. – Просто плохо, что я не в курсе психологического состояния своих спортсменов. Это ведь очень важно.

– Я понимаю. Постараюсь исправиться, – сухо обещаю я.

– Обижаетесь?

– Нет. У меня и без этого хватает забот. У вас все? Мы можем ехать?

Голос дрожит. И дело совсем не в Кириллове, который, как и всякий физрук, груб и не отёсан. Просто одно к одному. Развод, девка эта, обман Моисеева… Словом, паскудный день.

– Да, конечно, – как будто теряется Александр Викторович. – Юлия! – окликает меня, но я уже не оборачиваюсь. – Юля…

– До встречи. – Ухожу, чтобы не разрыдаться как дура. Как-то неожиданно мощно меня накрыло. Догнало осознанием.

– Ребят, одевайтесь. Я вас в машине подожду.

Успеваю даже всплакнуть, пока сыновья собираются. Они у меня копуши. Успокаиваю себя мыслью о том, что бывают ситуации и похуже. Например, что бы я делала, если бы зависела от мужа финансово? А ведь так вполне могло оказаться – Эдик не пришел в восторг, когда я вернулась к работе едва ли не сразу же после рождения мальчиков. Мне же казалось унизительным просить деньги у мужа. Да и в принципе хотелось развития. Хорошо, что я его не послушалась, да… И просто прекрасно, что мне было куда от него съехать. Если так разобраться, у меня есть все для нормальной жизни – любимое, приносящее хороший доход дело, здоровые дети. Которые предпочли остаться с папой, да… Но я же вижу, как стремительно тает их энтузиазм. Да они же уже сейчас на голом упрямстве держатся, потому что не могут признать, как лоханулись! В общем, все у меня нормально.

Когда сыновья, наконец, рассаживаются по местам – отдаю им свой телефон, чтобы те выбрали ужин по вкусу.