Наступил момент, когда перестало получаться сомкнуть губы от их количества. Я задыхался тоннами дыма, которые производили папиросы. Из носа уже идёт. Слизистые чешутся, но не достать никак, и оттуда тоже поползли сигареты, прямо из ноздрей. Я вскочил со стула, пытаясь разом выдернуть все. Штук десять изо рта и одну из правой ноздри. Она вся в багровых соплях и крови. Я вырвал каждую. На фильтрах остались маленькие сухожилия, словно отошли куски плоти. Выронил эту склизкую кучу на пол. Она стала расползаться. Мне даже на секунду показалось, что она шевелится под моими ногами, но это скорее всего уже последствия никотинового отравления. Мой мозг поплыл. Я сел на стул, размазав ногой дымящуюся кучу влажных папирос по ковру. В руке сигарета.

Я посмотрел на неё с отвращением. Она была практически целая и только что зажжённая. Я покривился и подавил рвотные позывы. На языке привкус рвоты. Затушил сигарету об стол. Больше этой дряни в моих руках никогда не было. Часы в кармане слабо завибрировали, я нехотя достал их и покрыл затуманенным взглядом. Изображение сначала немного двоилось, но потом обрело достаточную чёткость. Стрелки часов сместились. Точно не помню, на каких делениях они стояли раньше, но сейчас они показывают другое время. Хотя какое значение это имеет сейчас?

Стекло приобрело ещё несколько новых царапин.

Я сидел за столом, разглядывал разваливающиеся часы. Дверь прямо передо мной. За её матовым стеклом стало светло. Мрак полностью сменился белым цветом, из-под двери повеяло холодом. Сильный сквозняк стелился по полу и добирался до самых ног. Слышно, как воет зимний ветер, а дверь начинает постукивать об косяк. Прозвучал её голос, голос Алисы.

Эта сладость лилась в уши. Я закрыл глаза и встал, но у меня появилось слабое ощущение, что идти туда нельзя. Показалось, что это кому-то сильно не понравится. Этот кто-то безумно обидится, но мне слишком хотелось узнать хозяина приятного тонкого голоса, манящего снаружи. Глаза открылись сами, ноги так же без приказа обошли стол и двинулись к двери, но руками я опёрся на неё и не дал сам себе двинуться дальше.

Что я делаю? Это так неправильно!

Внутри горела непонятная обида. Я считал, что должен кому-то отомстить или что-то доказать. Полагал, что обязан поступить именно так и никак иначе. Пусть и она будет обижена.

Лена…

Смотри, до чего ты меня довела!

Я опустил руки. Одной взялся за дверную ручку и открыл дверь. Внутрь повалил жесточайший холод. От сильного ветра ресницы тут же заледенели, закололо в глазах. Стужа моментально забралась под одежду. Рубаха ни одной ниточкой не касалась тела. Будто голый по пояс. С брюками всё обстояло не так плохо, хоть и под ними творилось чёрт знает что.

В ветре я услышал, как меня куда-то зовут, это снова она. Слева густой лес, а справа, метрах в десяти от леса, пролегает пропасть. Меня подтолкнул туда ветер. От такого холода я должен был быстро скончаться, но вскоре ощутил неведомо откуда взявшееся тепло. В одной рубахе, брюках и летних туфлях шагаю по чистому снегу, хрустящему под тонкими подошвами. Над головой светит белое солнце, налепленное на серое полотно неба. Верхушки заснеженных елей почти касаются его и выглядят исполинами. Чем ближе к лесу, тем сильнее становится зовущий меня голос, тем толще стволы деревьев. Чтобы их обхватить, не хватило бы и пяти человек. Я попросту ничтожен рядом с ними.

Приблизившись к пропасти, я увидел вдалеке гору, чью верхушку покрывали облака, образовав плотное кольцо и напоминая гигантский нимб. Из толщи деревьев вылетела стая птиц и, громко хлопая крыльями, устремилась к горе. Эта чёрная туча быстро пропала из поля зрения. Внизу пролегает замёрзшая река, она ругается подо льдом на зиму. Ей хочется бурлить, а она заперта в клетку. Лёд трещит и местами на нём виднеются естественные проруби, сквозь которые гейзерами бьёт кристально чистая вода. Голос послышался снова, и его источник внизу.