Будённовск

А потом мы уехали из Сибири на Кавказ. Я постоянно болел, мне требовалось поменять климат. После долгих мытарств (некоторое время мы жили в Ставрополе, потом в селе Александровском) семья осела в Будённовске, история которого теряется во мгле времён. Люди селились здесь ещё во втором тысячелетии до нашей эры. Сарматов сменяли аланы, аланов – хазары, хазар – золотоордынцы. В огороде я находил старинные монеты. Был даже древнеримский банный жетон. А что касается монголо-татарских, то они не помещались в две пригоршни.

В городке этом вода была только артезианская. Речку Куму воробьи переходили вброд своими ногами. До Каспийского моря, куда она впадала много тысяч лет назад, Кума просто не добирается – теряется где-то в песках.

Когда-то сюда, спасаясь от турецкой резни, перебрались армяне. Они селились компактно, половина города и сейчас ещё носит название Карабагла.

Армяне не имели связи со своей прародиной, обособились, сохранили чистоту языка, культуру. Теперь соплеменники, которые живут в Армении, их практически не понимают.

Будённовск назывался по-разному: и Святой Крест, и Прикумск. Место это раньше находилось на стыке торговых путей. Но со временем торговля заглохла. Будённовск захирел. Возить куда-то фрукты стало накладно – в пути они под горячим солнцем портились. Поэтому в конце 50-х годов цены там были просто смешные. Килограмм винограда стоил 3 дореформенных рубля, килограмм арбузов – полтора рубля. Вино на базаре продавали из чайников по 5 рублей за литр. На пробу давали 100-граммовый стаканчик бесплатно. Можно было пройти весь ряд, выпить на халяву литра полтора и упасть под конец, погибнув смертью храбрых.

Нас, школьников, часто посылали на уборку винограда. Сначала поглощали его в охотку, а потом смотреть не могли. Я до сих пор не могу смотреть на арбузы. Так как семья жила очень бедно, отец покупал тонны две-три арбузов, и мы ели их всю зиму. Хорошо, что она была короткой.

В шести километрах от Будённовска располагался знаменитый на всю страну совхоз «Прасковейский». Вина, которые здесь производились, постоянно занимали первые места на международных выставках и награждались золотыми медалями – «Мускат Прасковейский», «Янтарь Ставрополья», «Белое Прикумское», остальные уже не помню.

Спустя 9 лет я приехал в Будённовск в командировку. Встретился на свою беду с одноклассником, который работал в Прасковее технологом. Тот заманил меня в свою епархию. Покинул его я чуть живой, но зато узнал, что специалисты изучают свойства вина, чудом сохранившегося с 1914 года (когда Будённовск был оккупирован во время Великой Отечественной войны, бочку с этим вином закопали на территории совхоза, оно окаменело).

Я никак я не мог понять, почему рабочие ездят в Прасковею одетые в пальто в любое время года. На дворе – почти 40 градусов, жара, а они – в пальто. Но потом всё выяснилось. В пальто были зашиты грелки, и ушлые ребята уносили вино тоннами. Платили им, как мне помнится, что-то около 80 рублей, но никто не увольнялся.

Дом на Революционной

Меня поражало то, что фруктовые деревья росли прямо на улицах. Спелый тутовник падал под ноги и растекался на асфальте белыми и фиолетовыми кляксами. В диковинку было, что абрикосы никто не рвал. Отродясь, не видел я и цветущих акаций. Их сладкий запах завораживал, звал куда-то…

Мы поселились в доме на улице Революционной. Дом этот трудно было спутать с другими – к нему притулилась будка сапожника. В ней священнодействовал пожилой армянин. Его звали то ли Самвелом, то ли Суреном.

Дом был на двух хозяев, удобства во дворе. Еду готовили на примусе, а позже на керогазе. Керосиновая лавка находилась неподалеку. Обнаружить её можно было по специфическому запаху. Мальчишки рассказывали, что продавец керосина, китаец, настолько отравился керосиновыми парами, что пьянел даже от газировки.