Штрихи к моему портрету. Рассказки смешные и не очень Сергей Степанов-Прошельцев

В детстве я хотел стать клоуном. Не вышло. Но в жизни моей было много смешного. Как, впрочем, и горького. Но это – отдельная тема.

Из таёжного посёлка

Я родился в Сибири, в таёжном посёлке Сузун. Моя родословная известна мне с Томска, куда в массовом порядке ссылали участников польского восстания 1863 года (Королевство Польское входило тогда в состав Российской империи). Среди его участников были и мои предки. Во всяком случае, в жилах моего прадеда по материнской линии, Ивана Жаркова, как стало мне известно из архивных данных, текла польская кровь. Как звали мою прабабушку, я точно не знаю. Кажется, Матрёна. У них с Иваном Жарковым было двое детей: Дмитрий и Анастасия. Анастасия – это моя бабушка. Она родилась в 1892 году. Иван Жарков умер рано, и прабабушка вышла замуж во второй раз, на семейной фотографии изображён её новый супруг и их совместная дочь Наталья.

Бабушка вышла замуж за Владимира Яковлевича Басина. Кем он был на самом деле, я не знаю. Существует несколько версий. Армянская (фамилия Басинян претерпела изменения и превратилась в Басин), цыганская и еврейская (будто бы дед был крещёным евреем). Последняя версия соблазнительна – она наталкивает на то, что дед был как-то связан с Польшей (Бася – распространённое польское женское имя). Но сведений о Басине ни в архивах, ни в церковных книгах Томска нет. Если он крестился, то крестился где-то в другом месте.

В пользу последней версии свидетельствует и то, что в Израиле живет культуролог Яков Зиновьевич Басин. Я увидел его фотографию и обомлел: есть ярко выраженное сходство и с моим дедом, и с моей матерью, и даже со мной. Написал ему письмо, но он ответил, что ничего не знает о своих предках – все они погибли во время Первой и Второй мировых войн. Сам же он появился на свет в Белоруссии.

У бабушки родились две дочери – Августа (тётя Гутя) и Галина. Имя Августа опять-таки свидетельствует о польских корнях, как, впрочем, и имя моей сестры – Анелия. Неля – очень распространенное польское имя. Неля родилась в Колпашево. Там, между прочим, отбывал ссылку Яков Свердлов. Почему мои родители оказались в этих забытом Богом местах, куда ссылали и в советское время, вроде бы догадаться нетрудно. Но это не совсем так.

Отец и мать учились в Томском университете. На стипендию очень трудно было прожить. Особой помощи от родителей не было. Мама рассказывала, что могла позволить себе на стипендию хлеб и кусочек халвы. У нее потом долго болел желудок. Вот они и оставили учёбу. Уехали в Новосёлово. Туда, где жили тётя Гутя с бабушкой. Это – версия сестры. А вот моя. Когда мы жили в Будённовске, мама однажды сказала, что они с отцом познакомились в Томске, где учились в Учительском институте*. Туда можно было поступить без конкурса. Стране нужны были педагоги. На социальное происхождение студентов порой не обращали внимания.

Учительские институты – учебные заведения для подготовки учителей средних классов общеобразовательных школ. Со временем Учительские институты перестали быть престижными вузами, каковыми были до революции. Их стали приравнивать к техникумам. Выпускников Учительских институтов в 1960-е годы стали переводить преподавателями младших классов с потерей в заработке. Таким образом их заставляли повышать своё образование. И не случайно отец с матерью стали учиться заочно. Отец станет в будущем редактором книжного издательства, а мать – юристом.

К тому времени тётя Гутя была уже замужем, у неё родились близнецы – мальчик и девочка Мальчик умер рано, а девочка Тамара после выхода тёти Гути замуж за дядю Колю какое-то время жила у моих родителей. В трёхлетнем возрасте заболела холерой и умерла. Тётя Гутя до первого замужества училась в педтехникуме, который возглавлял родной брат деда. Его имя неизвестно.

Бабушка о себе рассказывала мало. Говорила, что они разошлись с моим дедом потому, что боялась, что семья пополнится новыми детьми, а кормить их нечем. Но я подозреваю, что на самом деле деда репрессировали. Впрочем, существует другая версия. Якобы дед умер в 1943 году в Красноярске. Но опять вопрос: как он там оказался? На него нет ответа.

Дед вроде бы сопровождал почту по железной дороге. Где жили его родственники – не знаю. Знаю только, что в его семье было 10 или даже 11 детей. Одна из сестер музицировала. У бабушки был повреждён правый глаз. Она говорила, что когда её мать была кухаркой у барыни, та за какую-то оплошность запустила в неё поленом. Полено попало в бабушку, которая пряталась под кроватью. Я почему-то в это не верю. Полагаю, что бабушку пытали в ЧК, и она боялась, что всё это может повториться. Поэтому и молчала даже на склоне лет.

Бабушка в молодости тоже работала на почте. Пенсии не было. Стала получать её после 1956 года, когда был принят закон о пенсиях. Платили бабушке 21 рубль, и я выпрашивал у неё деньги на книги. Две из них – «Чапаев» Дмитрия Фурманова и «Спартак» Рафаэло Джованьоли – стоят у меня на полке в книжном шкафу. Они сохранились чудом. А вот могила бабушки не уцелела. Кто-то увёз надгробную плиту и теперь там погребён другой человек. Я пытался что-то выяснить на сей счёт – бесполезно. Даниловское кладбище в Ставрополе находится теперь в черте города, его никто не охраняет, оно считается заброшенным.

Бабушка умерла в 1967 году, когда я служил в армии. На её похороны меня не отпустили. По Уставу выезжали на похороны только когда умирали мать, отец, сын или дочь.

По именному указу Екатерины

Сузун находится в 150 километрах к юго-западу от Новосибирска сегодня тут проживают 15 тысяч человек, а тогда… Тогда, наверное, сотни три, если не меньше. Во всяком случае, много лет спустя, в 1959 году Всесоюзная перепись зарегистрировала там всего 700 жителей.

Сузун получил своё название от протекающей через посёлок реки Нижний Сузун, притока Оби. Слово Сузун заимствовано у тюрок. Переводится оно, как «длинная, растянутая река» или «зелёная вода». А основан посёлок был по именному указу Екатерины второй от 7 ноября 1763 года в связи с необходимостью начать чеканку монет на территории Сибири. Тогда же началось строительство медеплавильного завода.

Место для посёлка было выбрано укромное – чеканка денег требует тишины. Сузунский монетный двор работал без малого сто лет, пока пожар не уничтожил все строения, да и запасы руд в Колывано-Воскресенском горном округе истощились. Но завод восстановили, он функционировал до начала Первой мировой войны.

Раннее детство своё я помню плохо. Первое воспоминание: спускаюсь по ступенькам крыльца. На мне какое-то пальтишко тёмно-синего цвета. На нём – офицерские пуговицы с отцовского мундира. Отца призвали в армию в 1943 году, хотя у него было серьёзное заболевание – трахома. Он был директором трахоматозного детского дома и заразился этой болезнью. Но всё-таки признали годным к нестроевой службе. В боевых действиях он не участвовал, служил в автомобильных войсках. Ремонтировал подбитые на фронте машины. Демобилизовался старшим лейтенантом в начале 1946 года.

Меня долго носили на руках. До этого я тяжело болел воспалением лёгких, лежал в больнице, отказали почки, выписали домой, не оставив никаких шансов на жизнь. Бабушка спасла меня, стала поить молоком прямо из крынки. Я выжил. Позже я написал такое стихотворение:

Сузун… Здесь я сшибал коленки

чуть от хворобы не погиб,

но, как изгиб узкоколейки,

судьбы подстерегал изгиб.

Я выбрал незнакомый улей —

с моим родным распалась связь,

и жизнь стремительно, как пуля,

как шмель гудящий, пронеслась.

И по колдобинам дороги

идти мне было суждено.

Но что припомнилось в итоге?

Сплошное белое пятно?

Я не сживал других со света

И не выматывал им жил…

Но правда всё-таки не это,

а то, что не напрасно жил.

Судьба, хотя и небогата,

но у меня обиды нет,

что, распускаясь, мак заката

мне обещал потом рассвет.

2014, г. Нижний Новгород

***

Все здесь напрочь забыто,

помню я только лишь

этот цвет малахита,

если сверху глядишь.

Здесь полвека я не был

с того самого дня.

И высокое небо —

это не для меня.

Увозили больного

в пасмурь – было серо.

Я не ведал, как много

остаётся всего.

Остаются укоры

до скончания дней,

остается такое,

чего нету родней,

Доктора залечили:

я и тот и не тот.

Но запретного чирий

непременно прорвёт.

Я не мог отогреться

на чужой стороне,

словно долго жил с сердцем,

пересаженным мне.

Надо было мириться,

что вокруг только грязь.

Но душа, словно птица,

на свободу рвалась….

Забываю, что мнимо,

что не грех забывать.

Это неистребимо,

словно чувствуешь мать.

Это вам не бравада

и совсем не пустяк,

если чувствуешь: надо

все осмыслить не так.

Не простят меня быстро,

не один нужен год…

Притворяюсь туристом,

но меня выдаёт

то, что здесь малолюдно

и что, в общем, окрест

нет нигде абсолютно

примечательных мест.

Только смутное эхо

неизбежных разлук…

Я тогда не уехал,

хоть и слышал тот звук.

В той запутанной драме,

что ещё не прошла,

лишь тоска, точно в храме,

что спалили дотла.

2023—2024, г. Нижний Новгород

Сузун упоминается и в ещё одном стихотворении:

Посёлок тот невелик,

туман там тюлем висит,