Однажды отец сводил нас с сестрой в зоопарк. Я впервые увидел верблюда. Именно он мне запомнился больше всего. Потому что далеко плевался. Я так не умел, хотя очень старался. Не получалось.

Как отец курить бросил

Этот котёнок появился у нас в Черепаново. Назвали его Фомкой. Мы полюбили друг друга, спали, обнявшись, ели из одной тарелки, когда родители не видели. При них это было делать нельзя: они пугали глистами, и кот дипломатично удалялся. Умным был, всё понимал.

Фомку, уже взрослого, привезли из Черепаново в Новосибирск. Отец курил, но с табаком тогда были большие проблемы. Где-то удалось раздобыть махорки. Отец набивал ею папиросные гильзы. Но курил и жаловался, что табак плохой, чем-то припахивает. Это продолжалось до тех пор, пока он не застал Фомку на месте преступления – он повадился справлять нужду в коробке с махоркой. Кот получил хорошую трёпку, но отец после этого как-то очень резко бросил курить.

Почему вождь не всем товарищ

Одно из самых первых детских воспоминаний. Хмурый, метельный ноябрь. Красное число в календаре. Военный парад в Новосибирске. Я сижу на широких отцовских плечах, смотрю, как косой стеной валит снег, как печатают шаг статные гвардейцы, как реют на ветру знамена и флаги.

– Кто это? – спрашиваю я, показывая на огромный портрет человека с усами и лукавым прищуром глаз.

– Тише, – говорит отец. – Это – наш вождь, товарищ Сталин.

– А почему он нам товарищ? – не унимаюсь я, в пять лет все мы почемучки.

– Молчи и смотри, – осаживает меня родитель. – Он товарищ всем, кто за справедливость.

– Значит, он не всем товарищ, – делаю я далеко не детский вывод. – Вовка вчера откусил от моего яблока, значит, он не товарищ Вовке.

И тут я неожиданно получаю увесистый шлепок. Я до сих пор не понял, за что.

Шепотки на кухне

А потом был холодный ветреный март. По репродуктору каждый час передавали важные правительственные сообщения. Мать с отцом закрывались на кухне и о чем-то шептались. Из обрывков фраз я понял, что Сталин серьезно болен.

Однажды мама обняла меня и заплакала.

– Что случилось? – спросил я её.

– Сталин умер, – ответила она. – Как дальше жить будем?

Страна была в трауре. Родители шили чёрные траурные повязки. Мать то и дело промокала слёзы платком. А когда одновременно загудели заводы, поезда и автомобили, стало по-настоящему жутко. Казалось, вместе со Сталиным умерла одна шестая часть суши…

Город Каина

До переезда на Северный Кавказ мы некоторое время жили в Куйбышеве (это не Самара, а город в Новосибирской области). Там на сестру однажды напали индюки, когда она возвращалась домой из школы. Окружили плотным кольцом. Ещё минута – и они бы заклевали, поскольку не любят красный цвет, а пальто у Нели было с его оттенками. Каким-то чудом ей удалось убежать.

Говорили, что индюки появились здесь благодаря декабристам. После Великой Отечественной войны в Куйбышеве жили сосланные калмыки. Их было довольно много. Они пили чай с молоком, бараньим салом и солью.

Сосед-калмык утверждал, что такой чай очень полезен, принёс его нам попробовать. Налили чашку и мне. Я попробовал и долго плевался – как тот верблюд в новосибирском зоопарке.

Индюки

Не заживает рана,

и облегченья нет.

Город Валериана*,

память далёких лет.

Стаей шальных касаток

мчат они налегке…

Что там, в пятидесятом,

было в том городке?

Раньше он звался Каинск —

видно, совсем не зря:

там прославлялся Каин,

что застрелил царя**.

Прошлое город вымел.

правда, не до конца.

Городу дали имя

славного партбойца.

Чтоб никто не заныкал,

Сталин пригнал сюда

злейших врагов – калмыков,

высланных без суда.

Сразу десятки жалоб