Данила икнул. Тошнота подступила к горлу. Он вскочил на ноги, зажав рот ладонями, проскочил в туалет. Освободив желудок от ужина, поспешил одеться и выскочить на улицу.
Глава 3
Дождь хлестал по лицу каплями-лезвиями. Деревья стонали под натиском ветра, точно скелеты-бедолаги, оставленные жизнью. Тучи нависли, походили на небесные ядерные грибы; в разросшихся лужах кишели невидимые пираньи. Данила тяжело вздохнул и пошёл по этому враждебному миру. Он шёл медленно, в сердцах надеясь, что Ирина его вернёт. То, что случилось, этого больше никогда не случиться.
«Это – не случилось. Ты это создал сам», – шептал голос улицы.
«Я выкраду у неё прощение, буду целовать её руки. Если понадобиться – при всех, прямо в школе. А когда простит, зарежу каждого, кто посмел надо мной смеяться. И пусть я потом сдохну. Мне не нужна такая жизнь. Не нужна».
«Иди шиздуй под мощным ливнем, Шекспир несчастный».
«Пошёл вон, голос! – орал в бешенстве Шпана, и это бешенство слышали лишь собственные мысли. – Пошёл во-он! Го-о-ла-ас!.. – Зубы заскрежетали. – Пошёл во-о-он!»
«Твоя жизнь безмозглая трагедия, которую творишь ты сам! Хе-хе-хе, бедный Маугли».
Сквозь беснующие капля ливня, замерев, Данила увидел лицо голоса – вроде воображаемый и вроде нет. Громадный треугольный рот до ушей, с кучей острых коротких зубов; длинные волнистые волосы соединялись с ветром и дождём, буйством природы; острый нос в складках, маленькие лукавые глазки. Голос хохотал. Острые уши двигались в такт.
«Пошёл вон!» – пронеслась мысль. Данила всмотрелся. – Это я? Ведь этот урод – я! Пошёл вон, я! – Поразмыслив над тем, что произнёс, Шпана громко и горько рассмеялся. – Я, кажется, схожу с ума, если вижу и слышу галлюцинации.
***
Сквозь ширму ливня Ольга видела ссутуленную спину Данилы. Его шаги становились шире. Он растворялся в нитях дождя. Впрочем, она не старалась догнать.
Она плакала, низко опустив голову, ощущала себя выкинутой на улицу, побитой и ненужной собачонкой, нечаянно укусившей хозяина. Да и всё ли здесь нечаянно. Чувство собственной вины не покидало, только укреплялось. Она не понимала – почему всё так происходит. Почему мальчик, буквально сгоравший от любви к ней, для которого была – в раздольном поле золотом, теперь несправедливо раздаёт ей – свой ледяной урожай. Говорят, что у природы нет плохой погоды, – и для неё действительно раньше было именно так. Но теперь каждый день царила ночь – холодная, ледяная ночь в её расколотом сердце, в её светлой нежной душе, в её очаровательных светлых глазах.
– Мой мальчик больше не любит меня. – Нижняя губа тряслась от холода, сырые волосы прилипали к щекам, мешали взору. Оля ступала по лужам, из-за тонкой подошвы сапожек чувствуя все камешки. – Он любит другую? Да, любит другую. – Она поджала губы, лицо исказила гримаса плача. Рыдания сорвались с губ. Присев на высокий бордюр, Оля закрыла ладонями лицо; плечи часто вздрагивали.
«Зачем ты так, мой хороший. Не надо, пожалуйста. Вся школа считает, что мы принадлежим друг дружке. Даже Сергей сказал мне об этом. Он сказал, что никому не позволит разрушить нашу любовь. А получается, разрушаем мы сами? – Понемногу Оля успокаивалась. – Нашу любовь». – Она повторила вдумчивой мыслью, взор устремился в след, где исчезла тень Данилы – словно призрака. – Нет, не призрака, – качала она головой. – Это наша любовь. Только и только наша. Как младенец – мамин и папин. – Оля вскочила на ноги, крикнула:
– Данила!.. Данечка, подожди! – Она споткнулась о камень в луже и упала, отбила колени. – Данила не исчезай! Подожди! Любовь только наша! Она наша!