Шоссе 17, словно бесконечная серебристая лента, развернулось перед ним, уходя в даль, к голубым, тающим в утренней дымке, очертаниям гор на горизонте. Асфальт был гладким и ровным, словно зеркальная поверхность озера, отражающая бескрайнее небо. Роберт ехал медленно, без четкого плана, без заранее определенного маршрута, позволяя дороге вести его, как река несет по своему течению одинокую щепку. Он знал, что должен куда-то ехать, что-то делать, чтобы заполнить зияющую пустоту, которая образовалась в нем после расставания с Элис, но не мог понять, что именно. В его жизни, когда-то наполненной яркими, дерзкими мечтами, амбициозными планами и непоколебимыми надеждами, образовалась огромная, черная дыра, которая постепенно, но неумолимо поглощала все остальные чувства, оставляя после себя лишь горький, едкий привкус разочарования, безысходности и всепоглощающего одиночества. Он пытался заполнить эту пустоту работой, которая давно превратилась в рутину, алкоголем, который приносил лишь временное забвение, бессмысленными разговорами с случайными людьми, которые оставляли после себя лишь чувство еще большей пустоты. Но ничто не помогало. Пустота оставалась, зияя внутри черной, бездонной пропастью, грозя поглотить его целиком.

Шоссе 17, безжалостно прямое и однообразное, словно гигантская бетонная стрела, пронзало сердце Америки, неся Роберта все дальше и дальше от призраков прошлого. Но парадоксальным образом, физическое расстояние не уменьшало боль, а лишь обостряло ее, словно открытая рана, которую постоянно посыпают солью. Воспоминания о Элис, яркие и болезненные, как осколки разбитого счастья, не отпускали его ни на минуту, словно хищные птицы, кружащие над его головой. Он видел ее улыбку в лучах заходящего солнца, слышал ее смех в шелесте листьев, чувствовал прикосновение ее руки на своей коже. Каждое мгновение, проведенное вместе, было запечатлено в его памяти с фотографической точностью: первый взгляд, первое слово, первый поцелуй. И каждое из этих воспоминаний отдавалось в его груди тупой, ноющей болью, словно кто-то невидимой рукой сжимал его сердце в ледяном кулаке.

Дни сливались в единый, размытый поток дороги, бензоколонок, придорожных закусочных и дешевых мотелей. Роберт ехал, погруженный в свои мысли, словно в вязкий, обволакивающий туман, не замечая ничего вокруг. Дорога стала его жизнью, его убежищем, его единственным способом сбежать от реальности, которая казалась ему слишком тяжелой, слишком болезненной. Он перестал обращать внимание на меняющиеся пейзажи, на названия мелькающих за окном городов, на лица случайных встречных. Все это казалось ему чужим, нереальным, словно он наблюдал за миром из-за толстого, непроницаемого стекла. Он был словно призрак, бестелесный дух, обреченный на вечные скитания по дорогам своей памяти.

Однажды поздним вечером, когда солнце уже давно скрылось за горизонтом, а небо окрасилось в густые, темно-синие тона, Роберт подъехал к перекрестку. Два потертых, ржавых дорожных указателя, словно два старых стража, стояли по обеим сторонам дороги, указывая на разные направления. Один из них – знакомый щит с цифрой "17" – вел на запад, продолжая бесконечную ленту шоссе, по которой он ехал уже не первую неделю. Другой указатель, меньше и неприметнее, с едва различимой надписью "Блэк-Ридж", указывал на узкую, извилистую дорогу, уходящую в темные, загадочные горы.

Роберт остановил машину, выключил двигатель и опустил голову на руль. Усталость, накопившаяся за несколько дней бесконечной дороги, навалилась на него свинцовой тяжестью. Он чувствовал себя полностью истощенным, физически и эмоционально. Он не знал, куда ехать дальше, что делать, как жить. Он словно стоял на распутье, перед ним были два пути, две дороги, две судьбы, и он должен был сделать выбор. Но он не мог выбрать. Он был парализован нерешительностью, страхом перед неизвестностью и тяжестью прошлого, которое не отпускало его.