«Ну в самом деле что она сделает, если я просто не вернусь завтра домой? Закатит истерику? Распсихуется? Будет кричать как ненормальная? Разобьёт пару тарелок или даже флакон духов? Да пусть кричит, кричит столько, сколько ей вздумается! Хватит с меня того, что я терплю эту бездушную стерву более тринадцати лет и оплачиваю все её безумные счета. По логике я определённо заслужил несколько недель отдыха. Задержусь-то я всего на месяц, ну плюс-минус неделя», – мысленно подбадривал себя Жозе, опасаясь внезапно изменить решение. Лёгкие просили воздуха свободы. Всем своим сердцем он желал только одного – раствориться в одиночестве осени, чтобы просто жить в моменте… Молчать. Думать. Грустить. Дышать. В конце концов просто побыть самим собой вдали от себя несвободного и давно несчастливого.
Жозе начал своё одинокое путешествие из Марселя, чтобы вернуться сюда месяц спустя. Всё это время он ехал на блестящем темно-зелёном ягуаре по дорогам Прованса, заезжал в Бордо, провёл несколько дней в Монпелье, погрустил в Сете и отправился в Париж, затем были Леон, Женева, Аннеси, и напоследок он оставил свой любимый Шамони.
Жозе разыскивал друзей, ощущая в душе тончайшие нотки ностальгии о прошлом, вспоминал, грустил… Но главное – его путешествию нужна была какая-то цель, которая не давала бы ему возможности вернуться домой раньше срока. И вот, по крупицам собирая адреса и телефоны однокурсников, взрослый мужчина радовался словно мальчишка, нечаянно получивший улыбку недоступной одноклассницы.
Повстречавшись, он приглашал старых друзей в самый дорогой ресторан, чтобы за изысканным ужином просто поговорить, вспомнить студенческие годы и по крупинкам воскресить в памяти давно ушедшее беззаботное счастье юности в Сорбонне. Однако эйфория от дружеских встреч прошла довольно быстро, впрочем, как и желание когда-либо встретится с ними вновь… Совсем не так Жозе представлял себе всех этих людей. Он и представить не мог, настолько сильно они изменились внешне и внутренне: постарели, погрустнели, поблёкли. Удивлялся и одновременно не мог понять, как такие амбициозные и способные в прошлом юноши находили себя в том, чем занимались, учитывая тот самый факт, что работа, на которую они растрачивали свой жизненный ресурс, никогда не принесёт им ни денег, ни славы. Банковский служащий, оценщик недвижимости, аудитор, чиновник из муниципалитета и даже преподаватель экономики в провинциальном колледже… Жозе отдавал себе отчёт, что судить людей по себе неправильно и жизненный путь у каждого человека свой, он не мог понять, как ни старался – почему все те, кого он считал своими друзьями, хвастливо и смешно выпячивают пред ним свои сомнительные великие достижения?
«Почему они столько говорят? Почему так бесцеремонно суют мне в лицо фотографии своих жен, детей и собак, когда их об этом никто не просит?» – недоумевал Жозе, деликатно скрывая свои мысли, вежливо кивая и изображая участие. – «Я не кредитный агент и не нуждаюсь в доказательствах вашей состоятельности. К чему всё это? Почему у вас не получается общаться со мной просто, открыто, искренне?» Вопросы по-прежнему оставались без ответа, а каждая новая встреча не сильно отличалась от предыдущей. От разговоров о женах и детях все как один плавно переходили к политике. Подвыпив ещё больше, собеседники неизменно начинали делиться с Жозе своими нелепыми бизнес-проектами, для воплощения которых по определению не хватало ни времени, ни инвестиций. К тому же Жозе отметил одну закономерность: большинство людей всегда выпивают за чужой счёт намного больше обычного, а опьянев, говорят о себе откровеннее, чем это бывает нужно. Временами это хвастовство сильно утомляло, но иногда он ловил себя на странной мысли, что, возможно, просто им завидует. Завидует их показному, придуманному в подробностях, такому мещанскому тёплому счастью, которое незнакомо людям, на чьём счету в свободном распоряжении несколько десятков миллионов долларов.