В коридоре обувался тоненький парень с большими коровьими глазами и длинными ногтями. Он в упор посмотрел снизу вверх на меня, на вазу и сказал: «Вау, какая красота!» Мне захотелось подарить ему вазу, удивить его, быть таким человеком – тем, кто не раздумывая дарит вазу незнакомцу, но я представила, как неловко это будет, и подумала, что его, наверное, сильно травили в школе и теперь он рассказывает об этом Юлианне, плавает в этом, а потом весь чешется с ног до головы, но наслаждается зудом. Мне захотелось узнать подробности. Юлианна пошутила: «Скоро со всеми моими клиентами подружишься», я ответила, что у нее с каждого, наверное, материала на целую книгу, а Юлианна непонятно улыбнулась, легко похлопала себя по щекам, видимо переключаясь после сессии, и стала разливать зеленый чай из дорогого глиняного чайника. Вазу я поставила на коричневый письменный стол в своей комнате, который уже зарос чеками, монетами, проводами и грязными тарелками. Я включила подкаст про скулшутинг, положила телефон на полку с шампунями и встала с головой под горячий душ. Возможно, у меня и есть повод уехать – набраться опыта, посмотреть мир, пережить что-нибудь очень одинокое и безвыходное, не такое, как здесь, – по-настоящему одинокое. Только в чем тогда будет честность, если я сделала это специально. Возможно, не надо торопиться писать, нужно настояться, созреть. Набоков, например, написал «Машеньку» в двадцать шесть, это значит, у меня еще целых два года.

По вторникам Юлианна читала час вместо сорока минут, потом надевала кроссовки, брала непромокаемую ветровку, клала в поясную сумку книгу и бутылку с водой и шла в парк смотреть на птиц. Ее не было до самого вечера. Я продержалась один вторник. Во второй я выждала полчаса и зашла в ее комнату. На икеевском комоде стояли керамический будда и благовония, на книжной полке были Лакан и Булгаков, какие-то книги по саморазвитию и планированию, учебники по психиатрии. На столе лежал маленький черный блокнот. Все было чистым. Я зачем-то легла на кровать и тут же вскочила – открылась дверь, Юлианна зашла быстро, видимо, что-то забыла, мы столкнулись прямо в проходе, и она только секунду не улыбалась, а потом улыбнулась, как обычно, а я сказала, что хотела закрыть окно, потому что прочитала, что будет дождь, и она протиснулась мимо меня и ответила: «Хорошо, Вера», а меня затошнило.

Я прислушалась. В квартире никого не было. Я поправила одеяло. Когда ключ в двери, ее невозможно открыть снаружи, поэтому я вставила его в скважину и зашла в кабинет. На полу лежал ковер, в углах стояли два кресла, перед одним – прозрачный журнальный столик, а на нем коробка платочков и кувшин с водой. Я села в кресло со стороны платочков, здесь, наверное, сидят клиенты. Юлианна сидела передо мной с маленьким черным блокнотом и уже что-то 
записывала, хотя я ничего еще не сказала.

Мне нужно знать, что вы пишете обо мне в блокнотике.

Просто отмечаю некоторые ваши фразы и состояния, чтобы ничего не упустить, ответила Юлианна и снова что-то записала.

Кирилл мне написывает все эти дни, говорит, нужно подтвердить заявление на «Госуслугах», оно сгорает за сутки и ему приходится создавать новые, он не понимает, хочу я разводиться или нет, ему тяжело и он ничего не понимает, а я не могу вспомнить пароль, его нужно восстановить, но я почему-то не могу этого сделать.

Вы передумали разводиться?

Юлианна хотела залезть мне в голову, но все это было плохо и неправильно, потому что это я должна была залезть в ее. Я подумала о том, сколько людей на этом месте признаются, что не любят партнеров, не хотят общаться с родителями, ненавидят работу, ничего не чувствуют к детям. Я забралась на кресло с ногами.