Благоразумно затыкаюсь, потому что… Да, я не хочу ночевать в классе или чтоб меня, не приведи господь, застукала горгулья. С Герасимова станется меня тут запереть. И глазом не моргнёт.

Украдкой рассматриваю Арсена. Его короткостриженые светло-русые волосы торчат во все стороны, как если бы он только проснулся, изогнутая форма темных бровей, четко очерченные скулы, ровный нос и пухлые потрескавшиеся губы. На облегающую белую футболку накинута клетчатая рубашка, а черные джинсы подчеркивают длинные и мускулистые ноги. В довершение образа: кроссовки, которые, могу поспорить, он покупает в магазине для великанов. Весь его вид так и кричит: «Я раздолбай!». Герасимов, как я полагаю, принципиально игнорирует школьную форму. Даже и не помню, когда последний раз его в ней видела. Должно быть, в первом классе. И почему все девчонки по нему сохнут?

— Любуешься? — резко вскидывает голову Арсен, устремляя на меня свои голубые глаза.

Отвожу взгляд, чувствуя, как к щекам подкрадывается румянец. Глупая особенность! Стоит мне только смутиться, как мои щеки становятся красными, точно светофор.

— Ничего я не любуюсь, — бессовестно вру.

— Ага, конечно, — растягивает на губах самодовольную ухмылку и подмигивает. — Ты же не влюблена в меня, утёнок?

Вот это я понимаю самомнение! Он серьезно думает, что в него все влюблены?

— У тебя мания величия, — делаю вывод вслух.

— Может быть, — пожимает он плечами, — но это не отменяет того факта, что ты на меня пялилась.

— Ты тоже на меня пялишься!

Вообще-то я не знаю наверняка, но нужно же мне хоть как-то себя оправдать!

— Конечно, пялюсь, — ни на секунду не смутившись, парирует. — Ты же девчонка.

И что теперь?

— Хочешь сказать, ты на всех девчонок пялишься?

— На большинство, — уклончиво отвечает.

— Что ж, теперь когда мы выяснили, что для того, чтобы привлечь твоё внимание достаточно иметь пульс и быть женщиной, может, ты наконец расскажешь как собираешься вытащить нас отсюда?

— Все элементарно просто, утёнок, — засранец ещё раз подмигивает, после чего подносит айфон к уху. Ждет несколько секунд и, когда трубку на том конце снимают, говорит:: — Дар, срочно тащи свою задницу в кабинет химии! И захвати ключ… Да, опять… Нет, не могу… Не будь таким козлом. Давай, я жду!

— Ты позвонил Долматову? — я и не пытаюсь скрыть разочарование в голосе.

— Не переживай, Уткина, твоя репутация не пострадает, — засунув телефон в задний карман, твёрдо изрекает.

Ага, не сомневаюсь. Надеюсь, вы распознали сарказм?

Не то чтобы у меня есть выбор…

Герасимов подходит к столу, открывает журнал, берет ручку и спрашивает:

— Так ты собираешься исправить свою оценку, двоечница?

Он когда-нибудь угомонится со своими подколами? Клянусь, в этот счастливый день я запущу салют!

— Нет, я же сказала.

— Как хочешь.

Арсен на некоторое время замолкает (Аллилуйя!) и сосредоточенно подделывает себе оценки. Подойдя, заглядываю в журнал. В точности как делал он, когда ворвался в кабинет.

— Что ты делаешь? — нахмурившись спрашиваю, наблюдая за тем, как он рисует себе оценки в свободных полях.

— Исправляю оценки, разве не видно?

— Но почему так?

Герасимов бросает на меня озадаченный взгляд, а потом его лицо озаряет понимание.

— Только не говори, что ты просто собиралась исправить свою единицу.

Блин, теперь мне точно не хочется в этом признаваться. Особенно, когда он смотрит на меня, как на неразумное дитя.

— Н-нет… Ладно, да. Я хотела просто перерисовать, ясно?

— Ясно, — кивает головой, насмешливо улыбаясь. — Только так никто не делает.

— Но почему? Горгулья же ничего не замечает!

— А ты не задавалась вопросом — почему?