Люба, едва опустившись за стол, растерянно подняла на неё глаза. Шура, сидевшая напротив, смотрела на подростка с такой невероятной тоской, что у той от жалости засвербело под ложечкой.

– Да я же всё время рядом, мама! Ты чего?!.. Что-то на работе случилось?

– Да нет, всё так же. Всё те же рожи. Гадят за спиной, сплетни разносят, помоями поливают!

– Внимания на них не обращай! – посоветовала дочка.

– Да стараюсь! Сколько живу, столько от грязи и отмываюсь, – товарный кассир нахмурилась и, будто защищаясь, прикрыла рукой рот.

– Может, – осторожно продолжила тихоня, – стоит воздать каждому сплетнику по заслугам? Скандал устроить? Заявление в милицию написать?

Старшая Поспелова горько рассмеялась.

– Глупая ты ещё, Люба! Молодая! Разве каждому рот закроешь?!

– А что, терпеть что ли?!

– Поживёшь с моё, узнаешь! Когда я получила должность ревизора и высокая зарплата позволила быстро строить наш дом, многие в станице, кто знали меня, моих родных, Василия, показали себя с другой стороны. Думаешь, каждый, кто сплетни любит больше, чем в баню ходить, открыто своё нутро выставил?.. Нет, золотце! Если бы ты знала, сколько я за годы работы получила на свою шею анонимок!.. Калякали начальнику, в партию, в милицию, подкидывали втихомолку в почтовый ящик!

– И что писали?

– Разное… Ничего хорошего. Совсем ничего. Что я воровка. Что взятки беру. Приезжала проверка. Ничего не находила и уезжала. Потом новые анонимки – ещё злее! Некоторых доносчиков я в лицо знала.

– И кто это был?

– Да, например, мужик один. Степан. Живой ещё, по-моему. Лет на пятнадцать Василя старше. Сейчас, вроде, один доживает… Бросила его и жена, и дети, и внуки.

– Зачем же он гадости строчил?

– Да вот и не знаю.

– А ты бы прямо спросила!

– В том-то и дело, что не сразу вычислила я его. Он мужик хитрый, подлый, в лицо улыбался. А за глаза письма отсылал с жалобами, кляузами, дрянью всякой. Даже отцу пакости говорил!

Люба отогнала жадных мух от хлеба и салата.

– Что им двигало?

– Бог его знает! Не было гаду покоя. Чего только в анонимках не было! Что я шлюха, что сношаюсь на станциях, которые проверяю, не только с начальниками, а даже с кочегарами! Мол, ни одной ширинкой зассанной не брезгую! Бомжи и те меня раком ставят! Что весь наш дом, вся моя одежда насквозь пропахла <…>

– Чем-чем?! – переспросила дочь, не поняв странного слова, которое произнесли в конце.

– Так якобы секс пахнет. – Александра Григорьевна слово «секс» произносила не через «э», а через «е», а согласные делала мягкими, что придавало ему весьма идиотское звучание. – Когда муж и жена позанимаются «этим», так потом всё пахнуть будет: жильё, мебель, одежда, воздух. А если с чужим потаскаешься, так ещё резче вонь стоит!

– Фу, бяка! – Люба мгновенно вспыхнула маковым цветом, тут же подумав о себе и Имире. – И не стыдно было ему похабщину писать?!

Старшая Поспелова пожала плечами. Уха, остывая, начала покрываться плёнкой жира.

– А к папе придурок зачем подкатывал?! – разозлилась девочка.

– Семью хотел нашу разрушить. Чтобы Василь меня бросил. Анонимки-то результата не возымели! Когда я с командировок приезжала, отец письмеца подкинутые показывал. Я читала и слезами обливалась. А что Степан напрямую к нему на работе подходил, узнала после смерти Леночки моей.

– Папа не хотел тебя расстраивать? – запереживала школьница.

– Конечно! Берёг как мог. Ему в лицо говорили, что я дочку нагуляла, что он приблудыша растит. А Василь в ответ улыбался и говорил: «Чей бы бычок не прыгал, а телятко наше!». Мужики плевались: «Тьфу, дурак!»

– А он что?

– А он опять улыбался: «Да дурак, что поделать! Какой уродился».