Оркестр заиграл про спускающийся с гор туман, про невесту и лаской вырванный первый поцелуй.

Песня оказалась к месту: джигиты за столиками оживились, невеста зарделась, жених тщетно старался сохранить приличествующее мужчине достоинство, но счастливая улыбка помимо воли придавала его лицу мальчишеский вид.

Сайтанов залюбовался сыном. Как молод, как хорош! И вылитый отец в молодости.

А давно ли сам Сайтанов вот так же сидел за свадебным столом?! Правда, было это в горах, и невестой была настоящая чеченка, но ничего страшного: через пару лет любовный хмель с юноши спадет и – Аллах милостив, разрешает иметь много жен, – приведет в дом вторую жену, настоящую горянку, знающую, что такое честь рода.

Песня закончилась. Зал разразился бурными аплодисментами, требуя повторить. Повинуясь, музыканты взяли первые аккорды, но тут перед столиком молодых возник друг жениха, Али, и жестом остановил музыку и шум в зале.

– Тихо! Тихо! – Он держал в руке сотовый. – Звонит дядя Хамзат из Брюсселя, хочет поздравить молодых.

Сайтанов улыбнулся. С братом, заболевшим и лечившимся сейчас в Бельгии, они разговаривали совсем недавно, но Хамзат – любитель красивых жестов – конечно же не мог не позвонить на свадебное торжество.

Поднявшись, жених взял телефон.

– Алло! Алло!.. Дядя Хамзат… – Он потряс трубкой. – Плохо слышно, фонит.

Кто-то ему подсказал, и он прошелся за столами налево:

– Совсем пропал. – Прошел направо: – Вот так лучше… Да, да, говори, дядя. Почти хорошо. – Он вышел в примыкавшую к банкетному залу комнату.

Гости, почтительно умолкнувшие, пока виновник торжества говорил по телефону, загомонили вновь; многие восхищались Сайтановым: «Брата в Брюсселе лечит» – и поглядывали уважительно.

Прикрыв глаза, Сайтанов наслаждался лестью. Кто-то почтительно остановился рядом.

– Что, Айнди? – Сайтанов назвал имя подошедшего раньше, чем открыл глаза: за многие годы Айнди стал ему ближе брата, ближе жены; пожалуй, за исключением сына, не было роднее человека – верного, знающего все тайны.

– Говорил с реутовскими. – Айнди присел на освобожденный для него стул. – Клянутся, что к убийствам наших людей они не имеют никакого отношения.

Голоса в зале стали еще громче. Барабанщик тихонько постукивал палочками, оркестранты выжидательно смотрели на тамаду, тот на хозяев. Сайтанов сделал разрешающий знак рукой, оркестр грянул.

– Все же ты полагаешь, что это личные разборки, из-за бабы?

– Вечером буду знать наверняка, – уверенно ответил Айнди.

– Хорошо.

В дальнем конце зала кто-то из молодежи пустился в пляс, гости в такт хлопали в ладоши. Сайтанов засмотрелся на танцующих. Сидящая рядом невеста спросила – тихонько, робко, но несмотря на музыку и шум, Сайтанов расслышал:

– А где Руслан?

Сайтанов и Айнди посмотрели друг на друга. Айнди посуровел, двинулся вдоль стены. Сайтанов не выдержал, поспешил следом.

Сразу за дверью Айнди чуть не споткнулся об охранника – тот сполз вдоль стены, и кровавая дорожка на панели отмечала его последнее движение. Руслана он заметил не сразу: он лежал наполовину в коридоре, ведущем из комнаты, и из-за портьеры, закрывающей выход, торчали только ноги.

Не веря, надеясь на чудо, Айнди перевернул тело и бессильно уронил руки – вместо лица была кровавая каша. Застывший на мгновение Сайтанов опустился на колени и прохрипел обреченно:

– Сын! – Он словно оцепенел.

Айнди, побледневший, ведь Руслан вырос на его глазах и он любил его не меньше племянников, поспешил в зал приказать, чтобы перекрыли все выходы. Когда он появился в дверях, невеста обожгла его счастливым взглядом – всякое движение в той комнате, куда ушел ее любимый, казалось ей, связано с ним, связано с радостью, – бедная, она еще не знала, что уже овдовела.