– Голова не кружится?

Пинт повернулся к Ивану и спрашивал это с ПРОФЕССИОНАЛЬНО-УЧАСТЛИВЫМ видом, морщил лоб и хмурил брови, так, словно от ответа зависело СЛИШКОМ многое.

«А больной перед смертью потел?» – «А как же доктор, потел, ой как потел!» – «Это хорошо, очень хорошо».

– Да нет. Чего ей кружиться? Я же не пьяный.

– Это наш новый док, – бросил через плечо Шериф. – Он заштопает твои дырки в два счета, не успеешь оглянуться.

– А-а-а… – В голосе Ивана появился оттенок уважения. Док – это круто. Док – это первый человек. После Шерифа. И, возможно, после Белки.

Больница оказалась совсем рядом – через дом от заведения усатой Белки вверх по Московской улице. Двухэтажное приземистое здание из красного кирпича, крытое блестящим кровельным железом. Рядом, под сенью высокого тополя, притулился маленький зеленый домик.

«Наверное, это и есть тот самый домик для персонала, – подумал Пинт. – Ничего, снаружи он выглядит уютным. Не слишком роскошным, но уютным».

Баженов свернул на небольшую подъездную площадку перед больницей, усыпанную мелким хрустящим гравием. Остановившись, он несколько раз посигналил. Пинт заметил, как в одном из окон второго этажа на мгновение взметнулись белые занавески.

Нас кто-то встречает. Это уже неплохо.

Баженов вышел из машины первым, следом за ним – Иван, державший на весу искалеченную руку, последним – Пинт, тащивший за собой чемодан, набитый в основном медицинскими книгами.

Они вошли в здание больницы и оказались в большом гулком коридоре. Пол и стены были выложены кафелем – обычный интерьер для учреждений Минздрава. От блестящего кафеля отскакивает все – плач, боль, последние надежды и ненужные слова утешения, наверное, еще со времен Гиппократа все больницы выкладывают кафелем.

В коридоре их встретил невысокий полный мужчина с седыми редкими волосами, зачесанными назад. Из-под несвежего халата, с трудом сходившегося на животе, торчали короткие коричневые брюки. Шнурки стоптанных полуботинок мужчина заправлял в носки.

Он поздоровался за руку с Баженовым.

– От Белки! – коротко бросил Шериф и брезгливо поморщился.

На Ивана врач взглянул лишь мельком и обратился к Пинту:

– Здравствуйте, коллега! Я – Тамбовцев. Валентин Николаевич. Волею судеб вот уже четыре десятка лет справляю обязанности местного эскулапа. Кстати, этого… – Он обернулся на Ивана и строго прикрикнул: – Не стой, как столб! Проходи в малую операционную. – И, увидев на его лице немой вопрос, с досадой пояснил: – Предпоследняя дверь направо. Направо, понял? Это та рука, где у тебя нет вилки. – Иван кивнул и пошел вслед за Шерифом по коридору. – Так вот, этого тоже я принимал. Непростые были роды. Помогал появиться на свет, так сказать. А теперь помогаю как можно позже его покинуть, хотя… – Тамбовцев развел руками, – тут, к сожалению, от меня мало что зависит.

Пинту понравилась манера Тамбовцева говорить: иронично и немного вычурно. И вообще, этот седой толстый дядька сразу располагал к себе. Он больше напоминал шеф-повара в захолустном привокзальном ресторане, чем врача: старый, давно не стираный халат, коричневая расческа, торчавшая из нагрудного кармана, но больше всего умиляли шнурки, аккуратно заправленные за резинки носков.

– Как доехали? – понизив голос, спросил Тамбовцев. – Шериф… ммм… ничего такого? То есть, я хочу сказать, все в порядке?

Пинт улыбнулся, вспомнив недавнее происшествие в лесу.

– Все в порядке, Валентин Николаевич. Пинт. Оскар Карлович Пинт. Доехали замечательно. С ветерком.

Доктора искренне пожали друг другу руки, ладонь у Тамбовцева была мягкая, как подушка, но очень крепкая.