Окно комнаты, в которой жил Александр Иванович, как и окно нашей кухни, выходило во двор, похожий на каменный мешок. После ухода Дуси Александр Иванович вышел из своего десятиметрового заточения в чистой и хорошо отглаженной полосатой пижаме – так он обычно расхаживал по квартире, лишь иногда надевая свой старый, когда-то прекрасный бархатный халат. Когда дверь в комнату Александра Ивановича была приоткрыта, то можно было увидеть огромный сундук, стоявший в правом углу, служивший ему ложем –  удобно устроившись на мягких подушках, он что-то читал. Когда лежачее положение ему надоедало, то он перемещался к мольберту, рядом с которым стоял маленький столик с расположенными на нем красками и кисточками –  стояла и банка с какой-то жидкостью. Сидя перед мольбертом и прикрывая левой ладонью глаза, он пристально всматривался в очертания, появляющегося на холсте женского образа.

Знали мы об Александре Ивановиче не так много –  лишь то, что был он живописцем и скульптором, что закончил Суриковский Институт. Жена Александра Ивановича – Татьяна Александровна, судя по всему, в молодости была красива, ибо до самой старости сохранила изящество черт лица и хрупкость фигуры. Она преподавала немецкий, зная при этом еще несколько иностранных языков – её занятием было чтение зарубежных романов, читала она их в подлиннике. Иногда к ней приходили ученики, в основном профессора. Да и сама она была дочерью профессора Московского Университета – Александра Васильевича Цингера. Именно ему когда-то принадлежала эта пятикомнатная квартира. У Татьяны Александровны и Александра Ивановичем детей не было, а был лишь черный кот, которого звали Барсик.

Кровать самой Татьяны Александровны стояла слева и была скрыта от наших глаз, –  мы могли видеть лишь прекрасную репродукцию «Сикстинской Мадонны» Рафаэля, – она висела рядом с её кроватью. Эта Мадонна поражала моё юное воображение голубизной одеяния – именно голубой цвет придавал ей легкость и прозрачность. Позже я узнала, что "Сикстинская Мадонна" была полностью написана самим Рафаэлем, да и нарисовал он её за несколько лет до своей смерти. Особенностью именно этой Мадонны было то, что она смотрела прямо на зрителя, как будто устремляла к нему свой лучезарный взгляд. Недаром «Сикстинская Мадонна» Рафаэля произвела на Федора Михайловича Достоевского столь сильное впечатление, что он произнес свои, ставшие знаменитыми слова “Красота спасёт мир”. А под образом Мадонны, вдоль стены, стояли картины и самого Александра Ивановича. В основном это были обнаженные женщины, в голубовато-сиреневых тонах – выглядели они загадочно, да и не было в них завершенности, как будто живописец искал и никак не мог найти образ той, которую хотел изобразить на своей картине.

Александр Иванович в те годы был уже немолод – лицо его, испещренное глубокими морщинами и покрытое огромными бородавками, преображалось лишь в те минуты, когда он начинал что-то увлеченно рассказывать: мгновенно, серо-землистый цвет его кожи покрывался легким румянцем. Округлость его глаз напоминала зоркий взгляд орла, устремленный вдаль, –  было впечатление, что облака, проплывавшие за окном, подсказывали ему какие-то мысли. Он обожал философствовать – элегантно держа в правой руке папиросу «Беломорканал», он стряхивал время от времени пепел – стряхивал он его в старую железную банку, стоявшую на уродливой газовой плите. За его спиной была раковина с заржавевшим краном, который вечно протекал; однако Александр Иванович не обращал на это никакого внимания – он стоял с хорошо выпрямленной спиной и гордо поднятой головой.