Первый свиток содержал семейные записи, насчитывающие сотни лет, ряд имен и дат, подробно описывающих историю опеки. Согласно свитку, ее предки были защитниками священной земли, на которых была возложена задача присматривать за давно ушедшими духами. Это была не просто ответственность; это была обязательная клятва, вплетенная в их кровь и передающаяся из поколения в поколение. Пока она читала, Наоко почувствовала, как холодный груз лег на ее плечи, как будто духи ее предков заняли свое место вокруг нее, наблюдая и ожидая, пока она поймет.

Ее бабушка никогда полностью не объясняла эту обязанность и не вдавалась в подробности о так называемом проклятии. Но чем больше Наоко читала, тем больше она чувствовала, что это было не проклятие, а скорее договор, древнее соглашение, от которого ее семья не могла уклониться. В этих писаниях рассказывалось о ритуалах, подношениях и церемониях, проводимых под бдительным оком гор, и все они были предназначены для умиротворения духов, беспокойных по причинам, утерянным во времени.

Взгляд Наоко упал на имя, от которого у нее по спине пробежала дрожь: Аки. Истории, которые она слышала об этом предке, всегда передавались полушепотом, пропитанные особым почтением. Аки, как рассказывается в свитке, была смотрителем семейных земель, как и ее бабушка. Но однажды она исчезла, бесследно исчезнув. Слухи вплелись в деревенские предания, рассказывая о духе Аки, обитающем под цветущей вишней возле дома и являющемся только тем, кто был один глубокой ночью. Некоторые говорили, что в ее глазах была такая глубокая печаль, что она оставляла холод в сердцах тех, кто ее видел.

Чем больше Наоко читала, тем больше она чувствовала, как растет ее любопытство, словно узел скручивается у нее в животе. Она хотела знать все – полную, неприукрашенную правду о прошлом ее семьи, об этом «проклятии», которое их мучило. Но когда небо снаружи потемнело, воздух в комнате стал тяжелее, как будто сами тени прижимались ближе. Истории, выгравированные в свитках, казалось, просачивались в стены, преобразовывая саму атмосферу дома.

К тому времени, когда она добралась до последнего свитка, над деревней опустились сумерки, отбрасывая длинные тени, которые прокрались в комнату. Она не заметила, как вокруг нее сгущается тьма, пока не подняла голову и не осознала, что некогда теплый дневной свет померк, уступив место леденящим объятиям вечера. Тени казались густыми, плотными, словно чернила, растекающиеся по пустой странице, ползущие по татами и стенам.

Странная тишина наполнила комнату, такая, которая, казалось, гудела от напряжения, как будто сам воздух удерживал дыхание, которое не осмеливался выпустить. Она почувствовала притяжение невидимых глаз, как будто кто-то – или что-то – наблюдало за ней из затемненных углов комнаты. Ее внимание привлекло какое-то движение, изменение теней за раздвижной дверью. Сердце ее колотилось в груди, но когда она посмотрела, там ничего не было, только плотная, безмолвная тьма, давящая внутрь.

Дрожащими руками Наоко зажгла небольшой фонарь, который ее бабушка всегда держала в комнате. Его тусклый свет отбрасывал слабый круг света, освещая ближайшее пространство, но оставляя остальную часть комнаты покровом сгущающейся тени. В ее голове проносились вопросы, отрывки из прочитанных ею сказок и полузабытые шепотки из детства. Печальный взгляд Аки задержался в ее памяти, как будто простое упоминание ее имени пробудило что-то в доме.

Она снова переключила внимание на последний свиток, ее пальцы скользили по краям пергамента, пока она его разворачивала. Этот отличался от остальных, был более деликатным, как будто с ним обращались экономно. Писал торопливо и менее точно, как будто писец торопился или боялся. В нем рассказывается о серии странных событий, о которых жители деревни шептались годами: странные огни, появляющиеся в лесу, голоса, доносимые ветром, и тени, которые, казалось, двигались сами по себе.