"Мы вычислили, кто еще знал о планах Фаббри и молчал", – голос в трубке был спокоен, но Алессандро почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Пауза, и затем имя, которое перечеркивало годы сотрудничества: "Рикардо".

Пальцы Алессандро сжали телефон так, что пластик затрещал. Рикардо. Их лучший поставщик, человек, знавший все схемы, все маршруты. Они работали вместе не один год, и вот – оказалось, что жалкие проценты оказались важнее власти "Nostra Ombra", важнее тех принципов, на которых держался их мир.

"Он пожалеет, что не сдох в тот день, когда я впервые ему поверил", – прошипел Алессандро, и его голос звучал как скрежет стали по камню. За окном мелькали огни города, но он уже не видел их, представляя лишь одно – как его руки смыкаются на горле предателя.

"Я разберусь с этим ублюдком… лично".

Эти слова повисли в воздухе салона, тяжелые, как приговор.

Флоренция просыпалась медленно, укутанная в золотистую дымку утра. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь узкие переулки, играли на стенах старинных палаццо, где время оставило свои следы в виде трещин и облупившейся охры. В воздухе витал пряный аромат свежесваренного кофе, смешанный со сладковатым запахом жареных каштанов и тёплым дыханием камня, прогретого за день. Где-то вдалеке, за черепичными крышами, перекликались колокола Санта-Кроче, а по Понте Веккьо уже бродили первые туристы, щурясь от яркого света в витринах ювелирных лавок и потирая сонные глаза.

Кафе "Alba Mattina", затерявшееся в тени древней арки в двух шагах от шумной Пьяцца делла Синьория, казалось застывшим во времени. Его выцветшая синяя вывеска с потрескавшимися позолоченными буквами и потертые столики из тёмного дерева, покрытые сетью мелких царапин, хранили память о бесчисленных днях. Здесь собирались свои – местные завсегдатаи, знавшие хозяина по имени и делавшие заказы без меню, и гости города, те самые, кто умел находить настоящую Флоренцию – не парадную, вылизано-туристическую, а живую, с царапинами истории на стенах и подлинными эмоциями в глазах.

Лили Сорренти двигалась между столиками с лёгкостью балерины, выработанной годами работы в тесном пространстве. Её каштановые волосы с золотым отливом, собранные в небрежный пучок, выбивались прядями, обрамляя лицо с тонкими, выразительными чертами. Кожа – белая, почти прозрачная, как у фарфоровой статуэтки. А глаза… Голубые. Яркие. С тёмным ободком, будто подведённые самой природой.

На её пальцах, тонких и ловких, виднелись следы краски – жёлтой охры и умбры, въевшиеся в кожу так, что никакое мыло не могло их полностью отмыть. Она не суетилась, не заигрывала с посетителями – просто делала свою работу. Чётко. Быстро. Без лишних слов, но с достоинством, которое заставляло даже самых наглых туристов вести себя прилично.

За угловым столиком, под потрескавшейся фреской с ангелом, чьи крылья со временем потеряли позолоту, сидел Алессандро Висконти. Все знали, кто он, и боялись даже смотреть в его сторону – один неверный взгляд мог стоить жизни. Его высокая, подтянутая фигура с резкими, будто высеченными из каррарского мрамора скулами и твёрдым, решительным подбородком казалась чужеродной в этом уютном кафе.

Холодные, стального оттенка глаза, обрамлённые густыми тёмными ресницами, не выражали ничего, даже когда его тихий, ровный голос с лёгкой хрипотцой произносил вещи, от которых у других стыла кровь в жилах. "Я даю на это не больше суток, иначе…" – долетело до Лили, когда она проходила мимо. Она знала о нём только то, что шептали на улицах. Он не просил. Не уговаривал. Он приказывал. Его боялся весь город. Его имя произносили шёпотом, а взгляды опускали, едва он проходил мимо.