– Что-то случилось? Опять не хватает денег заплатить за жильё? – торопливо спросил он, переступая с ноги на ногу, как будто уже готов был бежать куда-то, решать её проблемы.

– Расскажу всё. Мне надо выпить. – Её руки дрожали, а в глазах плавал тот особый страх, который Марко видел лишь однажды – когда в четырнадцать лет их поймали за рисованием карикатур на директора приюта.

Они пошли в "Bottega del Sole" – дешёвый бар не далеко от ее дома с деревянными столиками, исцарапанными поколениями посетителей, и вечно пьяным барменом. Лили заказала красное вино, дешевое и кислое, но сегодня оно казалось единственным, что могло приглушить дрожь в руках.

Марко посмотрел на неё, нахмурился и перед тем, как она успела сделать первый глоток, перехватил бокал.

– Подожди, тебе надо поесть, – сказал и заказал пиццу "Маргариту" – ту самую, с толстым слоем сыра, которую они в детстве делили пополам, прячась от воспитателей в чулане с тряпками. Не переживай, всё будет хорошо, – повторил он, но в его глазах уже мелькало понимание, что "хорошо" в их жизни бывает редко.

Она неохотно откусила кусок, словно жуя картон, и между глотками рассказывала Марко обо всем что случилось и о записке.

Он ободряюще сжал её пальцы, но в его глазах читалось понимание: он не сможет её спасти, как бы сильно он этого не хотел, потому что против Алессандро Висконти и его людей он был бессилен. Он мог лишь подбодрить её, как умел – тёплым словом, объятиями , воспоминаниями, своей непоколебимой, хоть и бесполезной в этой ситуации, верой в неё.

Они с Марко были дружны с детства – с тех пор, как шестилетний мальчишка поделился с новой девочкой единственным цветным мелком в приютском дворе. А сейчас Марко работал в галерее днём, а по ночам корпел над холстами в общежитие , пытаясь доучиться в художественном лицее, куда они когда-то поступили вместе.

Когда третий бокал немного расслабил её, они стали вспоминать приятные дни. Он ободряюще держал её за руку, и его улыбка, обычно такая лучезарная, сегодня казалась натянутой

– Помнишь, как мы в двенадцать лет сбежали из приюта и целую ночь просидели на крыше церкви Сан-Миниато? – он нарочно говорил громче, размахивая руками, как делал всегда, когда хотел отвлечь её от грустных мыслей. Ты тогда сказала, что станешь великой художницей, а я буду твоим агентом и продавать твои картины за миллионы!

Лили слабо улыбнулась, но в горле всё равно стоял ком. В памяти всплыл запах той ночи – тёплый камень под босыми ногами, аромат цветущих где-то внизу жасминов.

– А потом нас поймала сестра Агостина, поправила она, и заставила мыть полы в трапезной целую неделю. Губы сами сложились в улыбку при воспоминании, как они, стоя на коленях с тряпками, продолжали спорить о перспективе.

– Но это того стоило! – он засмеялся, но смех прозвучал слишком резко, как мазок яркой краской на тусклом фоне. Словно он боялся, что если остановится, тревога наконец накроет их обоих, как волна.

Они болтали ещё час – о старых проказах, о том, как вместе мечтали уехать в Рим, где "всё по-другому"Но когда они вышли из бара, тьма сомкнулась вокруг них плотнее, чем когда-либо. Фонари освещали лишь маленькие островки тротуара, а между ними зияла чернота.

Марко проводил её почти до самого дома, и в последний момент, прежде чем она успела сделать шаг , вдруг резко притянул её к себе. Он обнял её так крепко, что рёбра слегка заныли, а между их телами не осталось даже просвета для ночного воздуха. В этом объятии была отчаянная попытка передать ту защиту, которую он не мог ей дать. Она почувствовала, как часто бьётся его сердце – неровно, тревожно, будто маленькая птица, пойманная в груди. Его пальцы впились в её спину, оставляя невидимые следы на тонкой ткани платья.