Когда последний клиент ушел, оставив на стуле смятый бумажный платок, а бармен Альберто начал лениво вытирать бокалы тряпкой, пахнущей вином, Лили вытерла руки о запачканный мукой и кофейной гущей фартук, скинула его за стойку и потянулась, чувствуя, как ноют мышцы после смены – спина гудела от напряжения, а ступни горели в дешевых балетках на тонкой подошве. Кафе опустело, остались только крошки на столиках, липкие от варенья, да темные пятна от эспрессо, растекающиеся по мраморным столешницам, как абстрактные картины, достойные самого Кандинского. Она достала из-под стойки холст, завернутый в грубую мешковину – тот самый пейзаж с Пьяцца Санто Спирито, где молодой отец катал на плечах смеющегося мальчика, "Надо отнести его в галерею на продажу", – подумала она, ощущая знакомый комок надежды и тревоги где-то под ребрами.

Галерея "Arte Moderna" была ближайшей к ее дому да и комиссия за работы намного выше чем в остальных – дряхлая лавчонка с облупившейся вывеской, затерянная в узких переулках города. Лили толкнула дверь, звякнул колокольчик, издавший хриплый звук, похожий на предсмертный крик вороны. Внутри пахло пылью веков, плесенью, въевшейся в стены с времен Медичи, а возможно, самим владельцем, синьором Бартоли, который носил один и тот же коричневый пиджак, от которого пахло нафталином и коньячным перегаром.

Он даже не поднял головы, когда она вошла, будто чувствовал ее приближение.

"Принесла новые работы ?" – хрипло бросил он, наконец взглянув на нее желтками глаз, покрытыми мутной пленкой.

Лили молча развернула холст

Галерист фыркнул, тыкнул пальцем в темные тона, оставив жирное пятно на свежей краске. Опять твои мрачные мазня. Кому это надо? В прошлый раз хоть лица были размытые, а тут…Он провел грязным ногтем по лицу отца, оставив царапину. Посмотри на то что покупают , это пейзажи , это цвета и краски. Ах да.

Он порылся в ящике, швырнул на прилавок двадцатку с пятном, похожим на соус. "Вот три твои картины купили на днях. Какой-то псих взял все. Бери. Теперь сможешь заказать пиццу ,он усмехнулся.

Лили сглотнула. Двадцать евро. На новые краски не хватит, только на половину тюбика ультрамарина. Но она молча взяла деньги, сунула в карман джинсов.

"Спасибо," – прошептала автоматически, чувствуя, как ком стыда поднимается к горлу.

И в следующий раз, если будешь приносить, – он закашлялся, выплюнув что-то в платок, – сделай что-нибудь повеселее. Цветочки. Или котиков. Или лучше – нарисуй мне вывеску. Заплачу пятьдесят.

Флоренция вечером была красивой. Слишком красивой. Золотистый свет фонарей превращал мусор в золото, смех пьяных туристов сливался с шумом дорог. Лили шла, опустив голову, чувствуя, как комок в горле становится все плотнее.

"Нет таланта, никто не покупает " – шептал внутренний голос, пока она переступала через спящего бродягу. Просто нет. И никогда не будет. Ты рисуешь как слепая, чувствуешь как мертвая, и единственное, что у тебя получается – это быть невидимой.

Ее дом – если это можно было назвать домом – находился на окраине, в старом здании эпохи Возрождения, где когда-то жили слуги богатых семей. Теперь тут ютились такие же, как она – неудачники, мечтатели без будущего, проститутки и беглые иммигранты. Внутри пахло тушеной капустой, а лестница скрипела под ногами.

Комната под самой крышей. Дешево. Уютно, если не считать скрипучих половиц, проваливающихся в никуда, и вечного запаха сырости, въевшегося в стены глубже, чем грехи в душу. За дверью с номером "13", нацарапанным от руки, находилось четыре квадратных метра ее вселенной.