Щетинин шагнул в проходную – тесную, вылизанную конуру, где каждая щель дышала чистотой. За столом сидела девушка, прямая, как шомпол, тёмные волосы выбивались из-под платка, глаза острые, как у кошки. Стены, утратившие былой алый цвет до призрачной бледности, словно выпотрошенные нутром, не хранили ни единой отметины, лишь призрачные следы первоначального цвета судорожно цеплялись за шершавую поверхность.

– Вам кого? – резкий женский голос прорезал шум, будто ножом по бумаге. В нём звенела сталь, но без злобы – просто привычка командовать.

За широким столом, слишком громоздким для этой конуры, сидела девушка лет двадцать, может больше – прямая, как шомпол, руки сложены на тетради. В глубине, вдоль стены, ряды гвоздей держали связки ключей, выстроенные с военной точностью, будто отступи хоть один – и рухнет весь порядок. Чайник прятался в углу, почти незаметный, словно стыдился своей потёртости, а рядом чашки – белые, без единой трещины – укрывались полотенцем с тусклыми пятнами, единственным намёком на слабость в этой стерильной крепости. Здесь всё кричало о хозяйке, что железной рукой держала чистоту, как щит против хаоса типографии с одной стороны и сырости улицы с другой.

– Михаил Павлов здесь работал? – спросил он ровно, скользнув взглядом по её лицу.

Она нахмурилась, прикинула его взглядом, будто решала, достоин ли он ответа. Тёмные волосы выбивались из-под красного платка, туго завязанного ровно по центру. Лицо её было строгим, высеченным из той же угрюмой чистоты, что и эта проходная, – красота, если и была, тонула в тени этой суровой маски, оставляя только холодный блеск взгляда.

– Павлов? Был такой. Печатник. Несколько дней как пропал. А вы кто ему? – голос сухой, без лишних ноток.

Щетинин улыбнулся, ответной улыбки не последовало.

– Александр Николаевич. Ищу его по просьбе жены, Зинаиды, – Щетинин чуть кивнул, будто это всё объясняло.

– Авдотья Петровна, – она коротко наклонила голову, опять без улыбки. – Приятно, что ли. Работал он, да. Хороший был печатник. Руки на месте, дело знал.

– Какой из него работник? – Щетинин шагнул ближе, оперся локтем о край конторки.

Авдотья отложила тетрадь, посмотрела на него прямо.

– Какой надо. Приходил, работал, станки не простаивали. Получку брал – и в трактир, конечно. Но на работе не пил, а остальное никого не касается. Главное – дело делал.

– С похмелья как? – Щетинин прищурился, проверяя её.

– С похмелья или без – какая разница? – она пожала плечами, будто он спросил о погоде. – Утром вставал к станку, листы ровные выдавал. Не его забота, что мастер ворчал. Работал – и ладно.

– А с людьми как ладил? – он крутанул спичку в пальцах, не отводя взгляда.

– С коллективом дружен был, – Авдотья чуть выпрямилась, голос стал твёрже. – Всегда заодно, слово вовремя скажет, дело подхватит. У нас тут каждый на своём месте, а он своё держал крепко. Без него станки не те.

– Весёлый, значит? Шутил, поди? – Щетинин ткнул спичку в пепельницу на конторке.

– Бывало, – она кивнула, но без тепла. – Разговор поддержит, если надо. Но я за этим не слежу. Работал – и работал. Остальное его дело.

– Врагов не нажил? – он постучал пальцами по дереву, будто выбивая ответ.

– Здесь? – Авдотья хмыкнула, но коротко. – Не слыхала. Ссориться ему зачем? С коллективом в ладу, а вне работы – не моё. В трактирах, может, и цеплялся к кому, но сюда это не доходило.

– Начальство что говорило? – Щетинин бросил взгляд на дверь в цех.

– Мастер Прохоров его держал. Грубый, но справедливый. Михаил под горячую руку попадал, но выгонять не спешили. Работник нужный, таких мало.