– Простите? – опешив, воскликнула девушка, посмотрев в глаза Эркину.

– Я напугал тебя? Прости, не хотел. Меня Эркин зовут, я ваш сосед… вот, с фронта вернулся… ночью. А ты… как зовут тебя? Тётя Зухра назвала тебя Кариной? Верно? Так ты не узбечка? – спросил Эркин, ещё больше смущая Карину.

Она сначала кивнула, затем тут же замотала головой, чуть не заплакав от растерянности.

– Ну что ты? Что с тобой? Прости, я не хотел тебя напугать, – сказал Эркин, разворачиваясь и уходя по двору к навесу, где была построена летняя кухня.

Кира идти за ним не решилась и он, обернувшись, с интересом посмотрел на неё.

– Что же ты встала? Помоги, – сказал он, поискав глазами, во что же можно сложить картошку.

– Эркин акя? Карина? Вам помочь? – услышали оба голос Гули, которая, услышав голос брата, выбежала из дома.

Девушка с утра убиралась в комнатах, ей нужно было бежать в школу.

– Там, на топчане, мой вещмешок, буханку хлеба и банку тушёнки принеси, сестра, – сказал Эркин, показав рукой на топчан.

Гули быстро принесла брату и буханку хлеба, и банку тушёнки.

– Карина, а ты не идёшь в институт? – спросила Гули подругу.

– Так ведь рано ещё, полшестого только, – ответила Карина, присев на корточки, чтобы удобнее было бросать картошку.

– Верно. В Ташкенте светает рано. А где все? У вас? – спросила Гули, бросая картошку в авоську, которую, раскрыв её, держал Эркин.

– У нас… может хватит? Так много положили, – сказала Карина, глядя на картошку.

– Ой и правда! Конечно хватит, что-то ещё нужно? – спросила Гули, встав с корточек.

Следом поднялась и Карина. Она была в светлом ситцевом платье, которое ей перешила Зухра, из своего, ещё не старого платья. В конце сентября, ночи были прохладные до самого рассвета, Карина надела поверх платья вязаную кофту, в которой и приехала в тот страшный день. Правда, кофту пришлось латать, она порвалась в нескольким местах в той суматохе, когда она бежала ночью от бомбёжки, огня и пуль. В те годы, об одежде люди не задумывались, но Зухра всё же купила ей туфли и ботиночки, пусть не новые, с рук, но добротные ещё вещи.

Девушка почти три года жила в её доме, конечно и Мехри опа в стороне не осталась. Были вещи дочери, всё же единственная дочь и Мехри опа для неё ничего не жалела. Она вынесла пару платьев дочери, свой пиджак и старое, приталенное, с каракулевым воротничком пальто, заставив Карину заплакать, от такой доброты этих людей. Зухра была портнихой, она шила на дому, правда, во время войны и работы почти не было, не до платьев и нарядов было женщинам, почти в каждом доме было своё горе и своя беда.

Но Батыр работал на железной дороге, при вокзале, поездА нет-нет, но прибывали в Ташкент, в основном, с ранеными солдатами, их увозили в госпиталя, что находились на Госпитальном и в Академгородке.

Война словно сплотила людей, многие добровольно ушли на фронт, многих оставили работать на авиационном заводе, который переоборудовали и стали выпускать оружие для фронта, а это танки, пулемёты, военные самолёты и мины. Работали люди в три смены, станки не утихали и ночами. Работали и женщины, и дети-подростки, которые засыпали у станков или падали от усталости и изнеможения.

Мехри опа работала в пекарне, но что удивительно, особенно в первые годы, она пекла хлеб для людей, часто падая от голода и шатаясь, продолжала работать. Женщина никогда не жаловалась, понимая, что война и хлеб нужен для людей, только такое у людей сознание было, они даже крошки в рот не брали, считая это преступлением, когда вокруг люди голодали. По карточкам выдавали хлеб и её семье, но был огород, были куры и коза, у Зухры корова, ещё до войны покупали, поэтому впроголодь они конечно не жили. Весной, до глубокой осени, поспевали фрукты и бахча, которые на время утоляли голод.