Она странно на него взглянула, может испугалась, что он сердится, таким она его не видела. Хотя и видела-то его всего один день и то урывками.

– Простите… – лишь пробормотала Карина, отворачиваясь к окну, куда и села в конце автобуса на заднее сидение.

Ехали молча, Эркин, нахмурившись, смотрел на людей, сидевших в автобусе, смотрел и словно войны вовсе и не было. Лица у людей были приветливые, задумчивые, кто-то тихо между собой разговаривал, иные выходили на остановках, другие заходили. Жизнь шла своим чередом и на душе у парня стало вдруг спокойно и хорошо. Проехав несколько остановок, молодые люди вышли, чтобы пересесть в трамвай, чтобы на нём уже доехать домой. Проводив Карину до ворот дома Зухры и Батыра, сам он зашёл в свои ворота, хотя мог зайти вместе с ней, но оказалось, что и его мама, и Зухра, были у них дома. Мехри опа сказала, что её сын вернулся с войны, а значит и плов делать должна она сама.

– Конечно, Мехри опа, а я во всём Вам помогу. Ещё чучвара (пельмени) пожарим и катламу(слоёные, жаренные лепёшки) я сама сделаю для нашего Эркина. Жаль, Мумин в ночь в Фергану уедет, но обещал забежать на часок, поесть, Эркина повидать. Поезд в ночь отправляется, в одиннадцать двадцать, кажется, – сказала Зухра, ловко замешивая тесто, одно для чучвары, другое для катламы, положив вместо маргарина говяжий жир.

– Время ещё есть, что-то Эркин задерживается, где же он ходит? С утра сказал, что вроде в ТашМИ поедет, а время уже почти четыре часа, а вдруг с ним что случилось? – с тревогой поглядывая на ворота, сказала Мехри опа.

– Сердце матери в тревоге, не волнуйтесь так, Мехри опа! Придут наши мужчины, если с войны живыми вернулись, значит жить им долго. Сегодня хочу с Батыр акя поговорить, может сосватаем Кариночку моему Мумину? Что скажете, Мехри опа? Столько лет девочка живёт с нами, она мне стала, словно дочка родная и Мумин, кажется, к ней хорошо относится, – громко говорила Зухра, Мехри опа резала морковь для плова, стуча ножом по доске.

Последние слова Зухры Эркин и услышал, войдя во двор. Женщины сидели спиной к воротам и парня не видели, хотя Мехри опа часто оборачивалась. Услышав о сватовстве, он остановился, но вмешаться в их разговор, парень не мог. Так полагалось, в разговор взрослых, тем более женщин, да ещё на такую тему, он вмешиваться не мог. Считалось непристойным.

– Ассалому аляйкум, ойижон, Зухра опа…ассалому аляйкум, – громко сказал Эркин, медленно подходя к топчану, где и расположились женщины.

– Ва аляйкум ассалом, сынок, пришёл наконец? А я волноваться начала, тебя долго не было, – бросая нож в чашку с очищенной морковью и вставая с места, засуетилась Мехри опа.

– Может есть хочешь, а, Эркинжон? – спросила Зухра, накрывая тесто полотенцем.

– Нет, спасибо. Я в столовой ТашМИ поел, пока ждал, – ответил Эркин, собираясь войти в дом.

Он ещё утром видел, что в старом шкафу висят его вещи, которые он носил до войны. Так-то, за четыре года, он вроде и не изменился, но возмужал, всё же думая, что вещи будут впору.

– Я переоденусь, хочу снять гимнастёрку, – ответил Эркин, направляясь к дому.

– Так тебя приняли в институт, сынок? – спросила Мехри опа, собираясь войти следом за сыном.

Вещи единственного сына, женщина берегла, с надеждой, что он вернётся с войны живым и невредимым. Во двор вошла Гули и громко поздоровалась.

– Мамочка, я опоздал на целый месяц, такие серьёзные вопросы быстро не решаются, это же не простая школа, куда можно прийти и через полгода. Ректор института сказал, чтобы за ответом я завтра с утра пришёл. Сегодня прошёл опрос по основным предметам, присутствовали два профессора, кандидат медицинских наук и сам ректор. Завтра я узнаю ответ, а сейчас, мне бы переодеться, – сказал Эркин.