Тогда они обменялись лишь несколькими фразами. Последующие встречи казались случайными, но теперь Ладогин понимал – они были слишком точны для простой случайности. Полина работала младшим сотрудником в архиве, без амбиций, но с тихим достоинством. Она не старалась понравиться и не стремилась произвести впечатление, и именно это сразу привлекло его.

Рядом с ней Аркадий чувствовал себя спокойнее и честнее. Не нужно было защищаться или что—то доказывать. Полина принимала его таким, каким он был, не пытаясь изменить. Их отношения развивались медленно, без спешки, словно сама жизнь не хотела торопиться.

Сначала были редкие звонки и письма, затем короткие поездки и встречи. Он долго не называл её невестой, даже в мыслях. Но теперь, сидя в машине, Аркадий понимал – именно Полина была тогда единственным, ради кого в нём оставалось что—то живое. Она была далека от его мира – совещаний, доктрин и структур власти, и именно этим была особенно дорога ему.

Несколько месяцев назад, после её очередного приезда в Первопрестольск, они сидели в кафе рядом с вокзалом. В тот вечер всё казалось особенно спокойным, и Аркадий неожиданно даже для себя сказал, что хочет на ней жениться. Полина не ответила сразу – лишь смотрела в окно, медленно вращая чашку в руках, а затем просто улыбнулась и кивнула. Это было не признание и не формальность, а тихое понимание, что теперь их связывает нечто большее, чем можно выразить словами.

И всё же любовь к Полине не мешала ему оставаться собой. Аркадий был человеком, у которого всегда находилось время – и оправдание – для других женщин. Это не означало легкомыслия или измены в привычном смысле: просто он жил в двух плоскостях – эмоциональной и телесной – и не считал нужным сводить их в одну. Женщины тянулись к нему, а он принимал это как должное, без бравады и без вины. Он умел быть внимательным, умеющим слушать, умеющим исчезать – и именно это, казалось, цепляло их сильнее всего.

Среди его связей особое место занимала Луиза – не по годам мудрая, остроумная, красивая. Она никогда не задавала лишних вопросов и не пыталась зафиксировать отношения. Она появлялась тогда, когда он нуждался в живом присутствии, лёгкой беседе, прикосновении, лишённом сложностей. Луиза была не теневой соперницей Полины, а скорее отражением той части Аркадия, которую он не хотел показывать никому. Она была как вечерний свет в его обеднённой будничности – тихой, интимной, почти невидимой частью его сущности.

Аркадий взглянул на свои руки, спокойно лежавшие на коленях. Этими руками он подписал сотни приказов и резолюций, которые уже ничего не меняли, а лишь поддерживали привычный ход вещей. Он чувствовал странную отстранённость, словно смотрел на себя со стороны, видя, как когда—то пламенный реформатор превратился в типичного чиновника – аккуратного, исполнительного, но совершенно другого человека.

И всё же где—то в глубине его души ещё жил огонёк прежней веры и надежды. Он редко позволял себе думать о нём, но именно сегодня, в этот странный вечер, ясно ощутил его слабое, почти угасшее тепло. Огонёк не погас окончательно, несмотря на годы, проведённые в бюрократических коридорах среди отчётов и бумаг.

Машина свернула на улицу, ведущую к дому. Ладогин глубоко вздохнул и снова посмотрел в окно, чувствуя, что мысли эти одновременно и чужие, и близкие. Он знал, что завтра снова станет прежним – аккуратным и послушным человеком системы. Но сегодня ему позволено было вспомнить, кем он был когда—то – мечтателем и реформатором, верившим в возможность изменить мир.

Аркадий неторопливо вышел из машины. Вечер был сырой и тихий. Поднявшись в квартиру, он разулся, поставил портфель на тумбу, прошёл на кухню и налил воды. Затем проверил окно в спальне, выключил подсветку в коридоре и включил ночник у кровати. Всё было тихо и упорядоченно. Он уже собирался переодеться, когда услышал тихий щелчок дверного замка и лёгкие шаги в прихожей. Луиза всегда приходила именно так – бесшумно и ненавязчиво, будто опасалась нарушить строгий порядок его жизни.