Цзян Цин знала, что Ли На не приспособлена к жизни за городом и в конечном итоге будет раздавлена ее грубостью. Ли На должна была последовать совету Цзян Цин и держаться за какого-нибудь высокопоставленного партийца старше себя, который помог бы ей продвинуться – умная женщина сумела бы это сделать, не превращаясь в рабыню. Но нет: вопреки советам Цзян Цин Ли На сбежала, а крестьянин, за которого она вышла замуж, хотя хорошо к ней относился, но был не слишком привлекателен и никогда не смог бы удовлетворить ее по-настоящему. Уродливый ребенок, которого они произвели на свет, для Цзян Цин был свидетельством их несовместимости.

– Меня нельзя винить в том, как меня растили, – сказала Ли На.

– Опять? – буднично, без гнева в голосе произнесла Цзян Цин.

– Ты права. Забудь, я ничего не говорила.

– Ты обвиняешь меня в том, что я была плохой матерью, так? Теперь ты собираешься укорять меня за то, что я мало бываю рядом? В том, что я пренебрегаю тобой и, вот так худшее из преступлений, отправляю тебя получать хорошее образование? – Нет. Не хочу об этом говорить.

– Очень хорошо. Побереги силы. Я по глазам вижу, что ты думаешь.

Невероятно, но дочь не думала, что ее детство было легким. Иногда, во время ссоры или когда язык развязывала выпивка, Ли На жаловалась, что Цзян Цин и Председатель, но особенно мать, не проявляли к ней достаточно тепла. «Я никогда не слышала в доме ласковых слов, – говорила она. – Меня редко обнимали. Целовали еще реже». – «А шлепали еще реже, – отвечала Цзян Цин, – потому что твой отец запрещал это делать». Но Ли На это не устраивало. Она хотела того, чего у нее никогда не могло быть: мать и отца, которые были бы просто матерью и отцом.

– Хорошо, мам, – сказала Ли На. – Скажем, я с тобой поеду. А что с малышкой? Что мне делать с ней?

Тряхнув головой – даже не пытайся, со мной это не сработает, – Цзян Цин нажала кнопку вызова прислуги.

Служанка открыла дверь и, как показалось Цзян Цин, слишком непринужденно встала, держась за ручку. Цзян Цин жестом указала на ребенка.

– Ей нужно в ясли. Запишите ее на два часа. А лучше на три, чтобы подстраховаться.

Служанка подхватила девочку под мышки и вышла из комнаты, держа ее на вытянутых руках.

Наблюдая за этим, Ли На наклонила голову и ожесточенно почесала одним пальцем.

Цзян Цин подняла дело Сун Яоцзиня обеими руками:

– Я буду ждать тебя в машине.

Шофер завел двигатель, как только Цзян Цин села в кабину.

– Можешь не заводить, – сказала она. – Мы ждем мою дочь.

Он подчинился, и несколько минут они просидели в тишине.

– А у вас с детьми то же самое? – спросила Цзян Цин.

– Детей, увы, у меня нет, – ответил водитель.

– Ну что же, – сказала она сочувственно, – не всем такая судьба.

Ли На в прописанных ей солнцезащитных очках, в куртке с воротником из искусственного меха, села в машину. Через плечо висела небольшая кожаная сумка.

– Куда мы едем? – спросила она, усаживаясь напротив.

Цзян Цин не ответила. Они с дочерью были как железо и сталь. Если они не попытаются найти компромисс, то просто продолжат сталкиваться лбами, и больно будет обеим. Машина тронулась с места. Цзян Цин откинула уголок кружевной шторы на окне, чтобы не смотреть на дочь.

Они выехали из Комплекса через Западные ворота, где находилась приемная партии. Длинная очередь выходила из ворот и тянулась вдоль стены Комплекса. Среди ожидающих было много крестьян, которые проделали долгий путь, чтобы на них обратили внимание и выслушали их жалобы. Вероятно, это была их первая и, скорее всего, последняя поездка в столицу. Когда шофер просигналил, освобождая дорогу, Ли На откинулась на сиденье и закрыла лицо рукой, чтобы ее не увидели. – Чего ты стесняешься? – не сдержалась Цзян Цин. – Посмотри на себя. Как ты одета? Как богатая женщина из американского фильма. Хочешь, чтобы мы думали, будто тебе стыдно? – Оставь меня в покое, мам.