Никогда еще на сердце у Сесилии не было так легко. Ее жизнь прежде не казалась ей такой важной, а богатство таким полезным. По пути домой она вышла из портшеза, чтобы прогуляться в начале Оксфорд-стрит, и неожиданно столкнулась с тем стариком, чьи пламенные воззвания когда-то так удивили ее.

Он быстро шел мимо, но, узнав ее, остановился и сурово крикнул:

– Горда? Бездушна? Так скоро очерствела сердцем?

– Испытайте меня, если желаете!

– Уже испытал! – с негодованием ответил он. – И знаю, что вы порочны! Вы отказались меня принять, хотя я был вам другом! Я приходил к вам, но меня не пустили!

– Когда же, сэр? Я не слыхала, чтобы вы были у нас. Я бы не стала вам отказывать!

– Правда? И вы не горды? Не бездушны? Не очерствели сердцем? Тогда идите со мной, навестите униженных и нуждающихся, принесите утешение отчаявшимся!

Этот благородный призыв все же заставил Сесилию содрогнуться. Странности этого человека вызывали у нее опасения. Но ей было любопытно посмотреть, куда он ее приглашает, и выслушать его наставления, так что вскоре она поборола нерешительность, сделала слуге знак оставаться рядом и последовала за своим проводником.

Олбани в торжественном молчании шел до самой Своллоу-стрит, где остановился перед убогим домишкой и постучал. Человек, открывший ему дверь, ничего не спросил. Старик вошел, кивком позвал за собой Сесилию и заторопился наверх по узкой винтовой лестнице. Он поднялся на третий этаж и вошел в крохотную, скудно обставленную каморку. Здесь, к большому своему изумлению, Сесилия обнаружила премиленькую, модно одетую девушку, занятую мытьем фарфоровой посуды. Ей было не более семнадцати лет. Когда они вошли, та, явно смутившись, тут же оставила свое занятие, спрятала тазик под стол и попыталась зашвырнуть полотенце за стул.

Старик, быстро подойдя к ней, спросил:

– Ему лучше? Он будет жить?

– Он не должен умереть! – ответила девушка с чувством. – Но ему не лучше!

– Взгляните, – проговорил старик, указывая на Сесилию, – я привел ту, в чьей власти помочь вам облегчить горести, ту, которая живет в достатке, не ведает болезней и новичок в этом мире.

Девушка покраснела и смутилась:

– Вы очень добры ко мне, сэр, но я не нуждаюсь… Мне ничего не надо… У меня ни в чем нет недостатка…

– Бедное простодушное создание! – прервал ее старик. – Ты стыдишься бедности? Расскажи ей свою историю – точно, правдиво, откровенно. Подойдите, я познакомлю вас друг с другом!

Он взял руки обеих девушек и соединил их в собственных руках.

– Вы обе юны, вам предстоит мало наслаждаться, но много страдать.

Затем он обратился к Сесилии:

– Не откажите отчаявшейся в утешении. Она сирота, как и вы, хотя и не богатая наследница. Вы тоже лишились отца, но у вас есть друзья! Так поддержите ее – может, и она когда-нибудь поддержит вас?

С этими словами Олбани покинул каморку.

Некоторое время царило молчание. Сесилии было нелегко оправиться от изумления. Она думала увидеть людей, похожих на Хиллов, какое-нибудь бедное семейство, беспомощного страдальца или нищих ребятишек, но вместо них здесь была хорошенькая, чувствительная особа, которая выглядела столь же изумленной и смущенной. Она с беспокойством оглядывала свое жилище и робко взирала на гостью.

Сесилия, видя, какие чувства терзают девушку, ощутила прилив любопытства и сочувствия. Она промолвила:

– Должно быть, наше вторжение показалось вам странным, однако джентльмен, приведший меня сюда, видимо, хорошо вам знаком, и его странности простительны.

– Вовсе нет, сударыня. Я мало его знаю, но он очень добр и хочет мне помочь. Боюсь, он считает, будто дела наши хуже, чем на самом деле. Уверяю, сударыня, что бы он ни говорил, я вовсе не нуждаюсь, отнюдь…