Пока мерседес сдавал назад, я смотрела сквозь лобовое стекло вслед профессору. Он шел в такой холод, борясь с сильным ветром. Шел в сторону моря.

Сулейман спустился с холма и остановился. Отсюда не было видно ни моря, ни профессора. Я тут же вышла и, пройдя несколько шагов, поднялась наверх. Профессор продолжал идти. От холодного ветра с моря у меня перехватило дыхание, он словно пронизывал меня насквозь. Я и так не могла как следует согреться с момента, как вышла из дома.

Профессор дошел до берега и остановился. Пройди он еще несколько шагов, и его бы поглотили высокие волны. Он выглядел очень странно на сером фоне в своем черном пальто и шляпе. Вагнер положил футляр со скрипкой на землю, а венок держал в руках. Пройдя еще несколько шагов, он наклонился и, должно быть, пустил венок по морю, потому что, когда профессор выпрямился, в руках у него уже ничего не было.

Затем он развернулся и, сделав шаг, застыл. Думаю, ему мешало мое присутствие. Ну а я не собиралась заболеть по вине этого сумасшедшего. Я развернулась и ушла.

Когда я вернулась к машине, Сулейман, прислонившись к капоту, курил, то и дело потирая руки. Я положила руки на крышку капота, пытаясь немного согреться.

– Чем он там занимается? – спросил он раздраженно.

У меня не было ответа. Пожав плечами, я скривила рот, давая понять, что не знаю. От тепла мотора мне стало лучше. Так мы подождали несколько минут.

Когда я собралась уже сесть в машину, Сулейман бросил окурок на землю и начал подниматься на холм. Опасаясь, как бы он чего не выкинул, я передумала садиться и пошла за ним.

Когда Сулейман достиг вершины, он в изумлении развел руками. Я догнала его и увидела, что его так удивило. Сама я уже перестала чему-либо удивляться.

Бешеные волны бились о скалы, создавая белую пену. Кроме них все было серым. На фоне серого моря и серого неба к нам спиной стоял профессор, и черные полы его пальто развевались на штормовом ветру. Профессор играл на скрипке.

Сулейман снова развел руками и снова воззвал к Аллаху, на этот раз вслух. Затем развернулся и зашагал к машине. Я же пошла в сторону моря.

Пройдя чуть больше половины пути, я остановилась. Оттуда порывами доносились звуки музыки. Чтобы лучше слышать, я пошла дальше, остановившись метрах в пятнадцати позади него.

Профессор играл прекрасную лирическую мелодию. Она немного напоминала «Серенаду» Шуберта. Поскольку ветер дул в нашу сторону, мне было хорошо слышно, несмотря на шум волн. Я слушала музыку и глядела на человека в пальто, играющего на скрипке на берегу Черного моря.

Размышляя о том, что в жизни не видела более странной картины, я заметила, что Сулейман подъехал вслед за мной и остановился. Двигатель словно закашлялся и замолк. Когда Сулейман вышел, я тихо выразила свое неудовольствие:

– Ты зачем двигатель выключил?

– Я не выключал, он сам заглох, – резко ответил он. – Лучше не заводить его, пока он разогретый, подожду.

В этот момент музыка прекратилась. Профессор неуверенно брал несколько нот, будто не знал, как продолжить, затем останавливался.

– Господи! – протянул Сулейман с усталым видом, не считая нужным понижать голос, и сел в машину.

Он словно нарочно делал все, чтобы меня позлить.

Профессор вскоре вновь уверенно заиграл, но в том же месте снова стал растерянно перебирать ноты и остановился. Значит, все это время он начинал и бросал, не мог продвинуться дальше.

Остывающий капот уже не спасал. Я не выдержала и села в машину. Внутри тоже было нежарко, но в сравнении с берегом моря салон показался раем.

Через некоторое время я увидела, как на лобовое стекло падают снежинки. Снег сначала был слабый, затем усилился, превратился чуть ли не в метель. Кажется, мороз крепчал, в машине тоже становилось холоднее.