Громадный «Аэробус-340» полон. В креслах спят самые разные люди: женщины, мужчины, молодые, пожилые, дети. Они друг с другом не знакомы и не подозревают, что их судьбы соединились.

Если самолет упадет, все погибнут в одно мгновение, и эта смерть свяжет их навеки. Эту старушку, прислонившегося к ней спящего внука, молодого человека, сидящего в кресле рядом, бизнесменов из бизнес-класса, даже пилотов и стюардесс, чья форма и в такой поздний час остается безупречной. Я смотрю на них и думаю: «Каждое путешествие – это единение судеб, однако люди об этом не подозревают».

Это по-настоящему верно, с какой стороны ни посмотри. Разве наше пребывание на этой планете – не путешествие? Путешествие, которое уже начало нарушать экологическое равновесие. И само нарушение этого равновесия разве не соединяет наши судьбы? Знаем мы друг друга или нет, разве не одна у нас участь? Такова суть путешествия, в любом смысле этого слова.

Пока ничего не происходит, люди этого не замечают, не чувствуют, что в каждом путешествии судьба связывает их друг с другом. Возможно, вам тоже кажутся странными мои слова, но потерпите немного, из моего дальнейшего рассказа вы поймете, что́ я имею в виду.

Пройдя самолет дважды, я возвращаюсь на свое место и думаю, что нужно немного поспать. Мне нужны силы, чтобы упорядочить свои воспоминания и связно их изложить. Наверное, стоит дать глазам отдохнуть полчаса, так мне будет проще продолжать. Лучше всего – низко откинуть спинку кресла, надеть маску дня сна, укрыться одеялом и немного поспать.

Но прежде чем закрыть ноутбук, добавлю-ка я пару абзацев, чтобы проще было начать новую главу, когда я проснусь. Хемингуэй тоже останавливался на том моменте, с которого легче всего было продолжить.

Сулейман хмурился и молчал: было ясно, что он очень зол на меня. Проехав по пустым стамбульским улицам, он остановился напротив «Пера Палас» в 3:52.

Я нашла профессора в лобби. На нем было черное пальто и фетровая шляпа. Он не забыл снять ее, приветствуя меня.

– Good morning![37] – лицо у него было крайне серьезное.

Затем он взял со столика рядом свою скрипку в черном футляре и кое-что еще, что очень странно смотрелось в такой час в пустом лобби отеля. Это был маленький круглый венок, только из белых цветов. На нем была какая-то надпись. Наклонившись, я прочитала: Für Nadia. Должно быть, он заказал его вчера.

Мы вышли, Сулейман открыл профессору дверь, и он сел с правой стороны. Я села слева.

Мне показалось очень странным, что Вагнер не улыбался, выглядел серьезным, даже суровым, держался со мной отстраненно. Я даже немного рассердилась. Сперва Сулейман, теперь этот. Значит, этим утром все идет наперекосяк.

– Куда мы едем, профессор? – максимально холодно спросила я.

– В Шиле!

От неожиданности я чуть не лишилась дара речи.

– Куда?

– Шиле!

Либо я плохо расслышала, либо профессор перепутал округа Стамбула.

– Шиле – это курортный поселок на берегу Черного моря. Вы знаете, да?

– Знаю.

– Вам туда надо?

– Да, пожалуйста.

– В четыре утра, зимой, в Шиле… Вы уверены?

– Да, фройляйн! – ответил он, сдерживая раздражение. – Мне надо в Шиле. Вы же говорили мне про новые мосты через Босфор. Вот по одному из них я хочу попасть на азиатскую сторону и поехать в Шиле, куда именно ехать я вам покажу. Есть еще вопросы?

– Нет.

Я повернулась к Сулейману, который скрутил шею, пытаясь понять, о чем мы сзади беседуем:

– Ему нужно в Шиле.

– Куда?

– Да, ты правильно услышал. Давай, этим прекрасным февральским утром мы едем в Шиле. Надо было купальник взять.

Мы отправились в путь. Пересекли Босфор по мосту Султана Мехмеда Завоевателя и поехали в направлении Анкары. На трассе встречались только грузовики. А когда после указателя на Шиле мы свернули на узкую разбитую дорогу в лесу, то не осталось и их. Мы ехали совершенно одни.