Густаво поцеловал мою руку, на которой появилась сиреневая роза – метка, подтверждавшая магическую природу помолвки, – и повел танцевать. Я вынужденно терпела его общество, его объятия, его дыхание, пропитанное винными парами, но поклялась отомстить ему при первой же возможности.

Помню, как впервые увидела его с братом. Отношения с ними у меня не заладились сразу. Еще несколько лет назад я ничего не знала о них. Лишь в связи с болезнью мамы Розалия поселилась в нашем имении. Вслед за ней переехали ее сыновья Эдмондо и Густаво. Они как-то очень легко согласились покинуть родовой замок, оставить земли на управляющего, но в тот момент я мало думала об этом.

Если Эдмондо был высокомерен и считал ниже своего достоинства говорить со мной, на тот момент практически ребенком, но Густаво быстро разглядел во мне девушку. При матери он был сама любезность, но стоило нам остаться наедине или случайно столкнуться в темной галерее замка, отпускал двусмысленные шутки.

Я стала проводить больше времени в своей комнате или библиотеке. Книги по магии мне пока были недоступны. Даже если бы я хотела нарушить запрет, то охранные заклинания, наложенные на них, не позволили бы мне взять их в руки. Перечитав все, что было можно, я от скуки начала учить сайгарский язык. На нем никто не говорил уже лет триста, о самих сайгарах никто не слышал более полусотни лет, остались только немногочисленные книги. Эта была чем-то большим, чем просто пособие. Материал излагался в доступной форме, сопровождался многочисленными примерами. Более половины тома занимали сайгарские предания. Они начинались на алорском, но, чтобы понять, о чем шла речь дальше, необходимо было знать язык первоисточника.

Это занятие скрасило долгие зимние вечера, когда из-за обилия снега или непогоды аристократы предпочитали проводить время в кругу своих близких, а не путешествовать по заметенным дорогам. Я читала загадочные истории, рассматривала великолепные иллюстрации, погрузившись в незнакомую культуру, которая полностью завладела моим воображением, представляла себя одной из великих воительниц прошлого.

Только мои посиделки до позднего вечера не остались незамеченными. В один из таких дней в библиотеку заглянул Густаво. Он ожидаемо был пьян и с трудом держался на ногах.

– Ты снова читаешь, любезная сестрица, – произнес мужчина, присаживаясь на подлокотник моего кресла и кладя руку на спинку. – Поверь, никому не нужна умная жена. Удел женщины в том, чтобы доставлять удовольствие мужу, рожать детей и вести хозяйство.

Я молчала, не желая провоцировать его или скандалить. Но он, видимо, принял мое молчание за согласие. Наклонившись, обхватил рукой мой затылок и впился в губы. Это сложно назвать поцелуем: его влажный рот, дыхание, в котором чувствовалось дешевое вино, язык – все было омерзительно. Не знаю, как я сумела вывернуться из его объятий. Возможно, брат был слишком пьян или злость придала мне сил, но я вырвалась и обрушила на его голову увесистый том самоучителя сайгарского языка. Никогда еще учебник не казался мне столь полезен, как в эту мгновение.

Кузен упал, схватился за голову, оскорблял меня так, как, наверно, не ругается конюх или сапожник. Я, готовая расплакаться от страха и унижения, вдруг рассмеялась.

На шум прибежала тетя. Я бросилась в ее объятия, умоляя о защите, но она неожиданно резко отстранилась и холодно произнесла:

– Такое поведение не красит моего сына, но его можно понять. Должно быть, ты спровоцировала его. Воспитанный мужчина, каковым является Густаво, никогда бы не позволил себе ничего по отношению к девушке без ее на то согласия.