Когда вошли в обеденную, мальчики-прислужники как раз стали накрывать на стол.

Трапеза аристократки, живущей в городском доме, уже ничем не напоминала тот пафосный церемониал, традиции которого так бережно сохраняли в замках и во дворцах. Не было развешанных на стенах щитов и штандартов, не было стоящих с жезлом наперевес и оглашающих перемены блюд камердинеров, не было воющих труб и стройной череды мундшенков, подносящих подносы с самой изысканной снедью. Все эти церемонии были забыты как дурновкусие и пережиток чего-то давно минувшего. Как отголосок старых привычек осталось лишь разделение на два стола.

Вместо этого вино разливалось не по золотым и серебряным кубкам, а по стеклянным фужерам. Мясные туши не рвались на части руками, а подавались порционно и разрезались на части ножом. Для вторых блюд использовалась вилка. Еды подавалось ровно столько, сколько могли съесть за один раз. Недоеденные блюда с господского стола уже не переносились на столы преданных слуг, а объедки и обглоданные кости не бросались под стол рычащим собакам.

Незатейливый ужин вполне был достоин зажиточного, но крайне скромного буржуа.

Без громко объявляемых перемен на стол был подан пшеничный хлеб, паштет из курятины, покрытый белой плесенью сыр бри и, конечно же, знаменитые шампанские сосиски, сдобренные укропом и сельдереем. Из питья был лёгкий прошлогодний кларет, в ту пору ставший очень популярным у англичан, в огромном количестве вывозивших его из Бордо.

Вечерние карнавальные гулянья как раз набирали полную силу. Доносящиеся с улицы крики, ругань и пение, чередующиеся со звуками дудок и мандолин, сливались в одну неистовую бурлящую какофонию. Не видя больше надобности удерживать при себе охрану, баронесса отпустила шестерых стражников в город. Двое из них отправились в ближайшую таверну, а другие четверо, не растрачиваясь по пустякам, напрямик в квартал красных фонарей. За ними же увязался и Эдмон. Он чуть ли не силком хотел утащить за собой и Альбера, но тот упёрся, сетуя на крайнюю усталость и отсутствие всякого настроения.

Оставшиеся решили провести скромный и тихий вечер в гостиной за игрой в карты. Игрой новой, ещё не всем известной, и считавшейся верхом утончённости и самого порочного изыска.

Четверо игроков – две дамы, фрейлина и оруженосец – уселись за небольшой квадратный стол, укрытый голубой шёлковой скатертью и освещаемый двумя большими сальными свечами. Играть было принято в тонких перчатках, дабы уменьшить порчу крайне дорогих карт, и закрывающих лицо масках, дабы не выдавать своих эмоций и исключить всякого рода подмигивания и прочие подаваемые друг другу знаки.

Как только четверо игроков заняли свои места, подошёл мальчик-прислужник, должный выполнять роль некоего крупье, и держа в руках полную колоду из пятидесяти четырёх карт, стал сдавать её на стол.

Игра ещё не имела названия и каких-либо чётко установленных правил и зачастую включала в себя всяческие выдуманные по ходу импровизации. Основа же её была крайне проста: игрокам раздавалось равное количество карт, затем по часовой стрелке делались ходы, карты либо «тянулись», либо «бились», и так пока не выходила вся колода. Затем всё повторялось. Желая сделать игру более интересной, решили делать небольшие символические ставки.

Вначале это был один золотой экю. И здесь, привыкшая к безрассудным тратам и щедротам, аристократия оставалась верной самой себе, ведь привыкший считать каждый грош буржуа счёл бы проигрыш целого золотого экю сущим безумием. Затем, после нескольких партий, ставку решили удвоить, потом и утроить, но, впрочем, на этом и остановились.