Наверное, именно поэтому я беру себя в руки и набираю в грудь воздуха.

– Джастин… – Не нахожу, что еще сказать, чтобы это не прозвучало как нотация. Прекрасно знаю: нотации он ненавидит.

– Лювия, не можешь же ты потакать всем ее капризам, – говорит он, и слова его звучат логично и взвешенно. – Так не годится. А как же ты? Как же твои желания?

Отличные вопросы. Волоча ноги, добредаю до тени на крыльце и плюхаюсь на вторую ступеньку. Вопросы хорошие, вот только… бабушка и не подозревает, что я потакаю ее капризам. В этом вся суть. А я… я никогда не буду жить спокойно и не избавлюсь от чувства вины, если не буду с ней рядом, если не сделаю ее счастливой.

В тот момент, когда я совершенно случайно узнала, что у моей бабушки рак, все изменилось. Меня буквально пронзило ощущение, что до той самой минуты я жила настоящей, полноценной жизнью и она вдруг разбилась, как зеркало, в которое запустили камень. Теперь каждый осколок отражал бабушку: вот она ухаживает за мной, вот дарит мне на день рождения подарок, уверяя, что его мне прислала мать (бабушка даже подделывала ее почерк и подпись), а вот сидит рядом со мной, пока я рисую, и листает свои журналы, читает статьи о паранормальных явлениях. Я смотрела на все эти фрагменты того, что было моей жизнью, и чувствовала себя… круглой дурой. Избалованной. Виноватой.

Узнав эту новость, я стала ждать, что бабушка сама мне обо всем расскажет, но ничего подобного не случилось. И тогда я поняла, какой у нее план. Поняла, что задумала эта бандитка, потому что увидела это в тех же осколках. Она решила в очередной раз укутать меня заботой, сделав вид, что ничего страшного не происходит.

А я решила, что этого ей не позволю. С тех пор я уважаю ее решение хранить тайну. Она не знает, что мне известно, и так будет продолжаться ровно столько, сколько нужно. Вот только одной она не останется. Этого я не допущу.

Бросить самую добрую и щедрую на свете женщину в самый трудный период ее жизни? Оставить ее без поддержки, без родных людей?

Как такое вообще могло прийти ему в голову?

«Вот именно, как это могло прийти в голову Джастину?» – думаю я по инерции. И сразу же заставляю себя задвинуть эти мысли подальше, как можно дальше от этого разговора.

– Не думаю, что это настолько серьезно, – тихо говорю я, теребя торчащую из шаровар нитку. – И они уже оплатили кемпер, так что…

– Пусть едет со своей безумной подругой. И со Стоуном. Ты ехать не обязана.

Посреди этой тирады тон его голоса изменился, я нахмурилась.

– Секундочку, тебя это так волнует потому, что едет Эш?

– Эш? – эхом отзывается он, и повисает короткая пауза. – Нет, что бы ни делал этот чувак, мне до лампочки. Просто не понимаю, с какой стати ты собралась таким манером угробить наше лето.

Секунду я молчу, раздумывая, как ответить, и привыкая к той пустоте, что образовалась у меня в животе от огорчения.

Я знаю Джастина. Знаю, что он чувствует себя уязвленным, ведь я вроде как собралась уехать от него именно в тот момент, когда он вернулся на каникулы. В прошлом августе, когда он только собирался в университет, я все гадала, как мы справимся с отношениями на расстоянии. Оказалось, что все и не так плохо, и не так хорошо, как я воображала, но все же я пришла к выводу, что должна уделять Джастину больше внимания, чем когда он был здесь, в городе. Так что я немного подвинула кое-какие свои дела и обязательства и выкроила пару часов в неделю для видеосозвонов, чтобы обмениваться новостями и общаться. Мы перепробовали и секстинг, и кучу других вариантов: все, что только сумели придумать, за исключением обмена видео или фотками, потому что на это я не согласна. Интернет – страшное место для любой девушки, которой вздумалось обнажиться, будь то по любви или ради денег.