Горбоносый Пан.
3 августа 1918
«Я слишком пью из чаши бытия…»
Я слишком пью из чаши бытия
Напиток слез, желаний и веселья,
И буйный хмель оплачиваю я
Больной и четкой логикой похмелья.
Спадают маски, рвется жизни ткань,
И отовсюду пошлость корчит рожу.
Атлас мечты – как будничная рвань,
И знаю я, как черви гложут кожу.
Уходит жизнь. На сердце – белый шрам.
Вокруг хаос, как череп обнаженный.
И я стою, как горестный Адам,
Познавший все и радости лишенный.
3 августа 1918
«О, сколько бессмысленной боли!..»
О, сколько бессмысленной боли!
И редко бывая в тиши,
Я лишь напряжением воли
Скрепляю пылинки души.
Смеюсь, когда стиснуты зубы,
Борюсь, когда хочется спать,
Стараюсь быть каменно-грубым,
А сердце готово рыдать.
Калечу душевную лютню.
Над бездной по нитке скольжу,
А сзади и спереди будни
Знакомую чертят межу.
И только ночные раздумья,
И только ожоги грехов
Спасают меня от безумья,
Цепляясь в гирлянды стихов.
27 августа 1918
«В жестокий час, когда нас рок обидел…»
В жестокий час, когда нас рок обидел.
Когда весь мир в страданьях утонул,
Люблю тебя, немеркнущий Овидий,
И вас люблю, Гораций и Катулл.
Из тьмы веков, пройдя забвенья грани,
Ваш ясный лик приносит отдых мне.
Я в вас ищу врачей моих страданий.
Вы стали сном – и я живу во сне.
Под ветви мирт, к порогам милых граций,
Веди меня, Катулл, горячий друг,
А ты, житейский, двойственный Гораций,
С чела сними сует пустой недуг.
Ты, жрец любви. Овидий, помоги мне
В сердцах жестокость рифмой растопить,
Воспеть любовь и музу в светлом гимне.
Взнуздать тоску и ярко жизнь прожить.
5 сентября 1918
«Бегут поля с овсом и рожью…»
Бегут поля с овсом и рожью,
Глубок и ярок небосклон.
Пролетка пахнет прелой кожей,
И в сердце сладкий полусон.
Закатный свет кроваво-маков,
Привычен вид полей родных…
Как будто снова жив Аксаков,
И вечен бег перекладных.
Стрекозы плавно водят танцы,
Духи полей щекочут грудь —
И ждешь, что будет много станций
И долгий-долгий будет путь.
18 сентября 1918
«Вот так проживешь незамеченным…»
Вот так проживешь незамеченным,
Безмолвно в слепой пустоте,
И жизни вопрос неотвеченный
Рассеется в вечной мечте.
Пустые узоры прострочатся
В короткой минутной канве,
И смерть закует одиночеством
Неслышную музыку век.
Погаснет мятеж ощущения.
Замрет недосказанный стих,
И новые почки весенние
Томиться заставят других.
12 декабря 1918
«Присел у камина и съежился…»
Присел у камина и съежился,
И холодом сжалась душа,
А сумрак дробился и множился,
На угли змеисто дыша.
Веками прошедшими сдавленный,
В грядущие целил века,
И жгла словно уголь расплавленный,
Чело подпирая, рука.
И не было плоти и времени,
И жизнь обратилась в намек…
В душе из лучистого семени
Пугливый явился цветок.
12 декабря 1918
Портрет работы Боровиковского
Серебрится мягко-зыбко
Светлый шелк и нежный газ.
И неясная улыбка
В глубине раскосых глаз.
И в немом благоуханье
Чуть пожухлого холста
Слышишь легкое дыханье,
Видишь теплые уста.
А потом средь жизни пестрой
В предвечерний тихий час
Вдруг припомнишь остро-остро
Нежный взгляд раскосых глаз.
1918
«Восток взметнул оранжевые струи…»
Восток взметнул оранжевые струи,
Моргает день…
А на губах все тлеют поцелуи,
И в сердце – лень.
И на руке сияющим залогом —
Твое кольцо.
Дышать легко, и холодок немного
Свежит лицо.
Иду без дум любовью упоенный.
Кругом – весна.
И счастлив я, усталый и влюбленный,
И сплю без сна.
<1918>
«Устал от любви и работы…»
Устал от любви и работы,
Решил: проживу не любя.
Но сердце не хочет свободы,
И жизнь посылает тебя.
И я понимаю сразу,
Что вновь обречен я тобой
Искать голубые алмазы
Меж серых камней мостовой.
<1918>
«Сузилась алая трещина…»
Сузилась алая трещина.
Сумерки сжали закат.
За стенкою плакала женщина,