Звала кого-то назад.
Бились шаги под воротами,
Редко зажглись огоньки,
Грустными низкими нотами
Пели друг другу гудки.
В сердце, скользя гололедицей,
Разум усталый вошел…
В небе Большая Медведица
Вечным манила ковшом.
27 августа 1919
«Дома – одиночные камеры…»
Дома – одиночные камеры,
Город – большая тюрьма, —
И в этой каторге каменной
Все мы сойдем с ума.
Смертельно больны усталостью
В голодных скорбях о былом,
Мы стиснуты все безжалостно
Жестоким пустым ярмом.
Не видя конца сквозь ужасы,
Унылый творим Вавилон.
О, если б хватило мужества
Черных спугнуть ворон.
14 сентября 1919
«В смерти моей прошу никого не винить…»
«В смерти моей прошу никого не винить…»
А мог бы жить и работать – долго и много.
Нас довезут, – не надо спешить,
Всех довезут, а пока насладимся дорогой.
1919
«Стучали под ветром вывески…»
Стучали под ветром вывески,
Чернели осенние сумерки,
Звучали гудки отрывисто,
И краски, казалось, умерли.
Сверкал голубыми вспышками
Последний трамвай над улицей,
Как будто чиркали спичками,
А ветер тушил и хмурился.
Сторонкой, с закрытым воротом
Ходок запоздалый двигался…
И словно парило над городом
Дыханье романов Диккенса.
18 октября 1919
Памяти Н.И. Белякова-Горского
Не стало нашего «маэстро»…
Ушел вожатый юных дней,
И никогда уж не воскреснут
Беседы жаркие друзей.
Все у́же круг – все шире пропасть.
Он первым вынул черный шар,
А нас бессмысленная лопасть
Все кружит в вихре лживых чар.
Сегодня, завтра – пляшут числа,
Теряешь жизнь за то, чтоб жить,
Но дни – без счастья, дни – без смысла,
И натянулась жизни нить.
Я верю лишь одной надежде:
В грядущем хаосе времен
Мы все увидимся, как прежде,
В краю, который видит он.
И снова вспыхнет, как когда-то,
Объединивший нас экстаз,
И снова будет он вожатым,
Узнавшим тайны прежде нас.
16 ноября 1919
«Дум бессчетных не издумаешь…»
Дум бессчетных не издумаешь,
Не избудешь всех забот,
А кругом пустые шумы лишь,
Жизнь, как марево, плывет.
Не зажгусь холодным пламенем —
По указке не сгореть.
Под линялым красным знаменем
Бестолково ходит смерть.
За решетчатой оградою
Жизнь бесцельна и тесна…
Может, ты меня обрадуешь,
Неизменная весна?
8 марта 1920
«Незванно появился новый…»
В. Громову
Незванно появился новый
Кружок товарищей, подруг —
Но я смущен такой обновой
И рвусь к тебе, мой старый друг.
То, что зажглось в душе однажды,
То, что спасало нас с тобой,
Не может знать случайный, каждый,
Из тех, что вдруг пришли гурьбой.
Они сквозь шутки и остроты
Не разглядят души моей,
И не понятны им высоты
Стремленья творческого в ней.
Я ухожу от них усталый,
Впустую тратя свой экстаз,
И душ их тусклые кристаллы
Не зажигают мой алмаз.
И все сильней к тебе стремленье:
Зажечься, вспыхнуть и творить!
Двух сопряженных душ горенья
Ничто не может заменить.
30 апреля 1920
«Спина – к земле, глаза – в простор…»
Спина – к земле, глаза – в простор.
Кругом – ковыль, вверху – лазурь.
Не жди, не лги, бровей не хмурь.
Замрет мятеж, утихнет спор.
Дрожит лазурь, звенит ковыль.
Спина – к земле, в простор – глаза.
Печаль ушла, забылась боль.
Поэтом быть – моя стезя.
14 июня 1920
«Я богатства свои не меривал…»
Я богатства свои не меривал,
Не считал самоцветных колец,
Настеж дверцы из черного дерева
Распахнул мой чудесный ларец.
Я алмазы горстями раскидывал,
Не искал я лихих прибылей,
Я убытков своих не подсчитывал,
Был закон мой: «Сори, не жалей!»
Весны канули… Солнышко летнее
Кудри зноем пошло развивать.
Вдруг почувствовал: горстка последняя,
Раскидаю – суму надевать.
Стало страшно, что вдруг перекинется
Через плечи худая сума,
Вдруг почувствовал: осень надвинется,
А за ней – морозянка-зима.
17 августа 1920
«Мы – дети скорби, гнева и печали…»
Мы – дети скорби, гнева и печали, —