Макияж неяркий, ногти нарощенные, но не длинные, каре – волосок к волоску. Обручальное кольцо – на безымянном пальце левой руки. На дворе конец июня, женщина уже успела загореть, а на правом безымянном пальце едва заметная полоска, след от кольца. Коллеги знали, что у Парфентьевой нет мужа, поэтому кольцо у нее сейчас на левой руке, но статус незамужней женщины ее явно тяготил, поэтому, отправляясь домой, она и перекидывала кольцо с пальца на палец. А своему статусу следователя она придавала немалое значение, потому и фотографии высокопоставленных коллег у нее на виду.

– Холмский Илья Геннадьевич!

Женщина воткнула карандаш в подстаканник – острием вверх.

– Капитан юстиции Лидия Максимовна Парфентьева, следователь следственного комитета, – распрямив спину, представилась она.

Голову она держала прямо, смотрела посетителю в переносицу, но хотела видеть его целиком. Хотела, но не очень-то получалось. Зато беспристрастность ей удавалась. Женщина она не совсем молодая, одинокая, мужчина перед ней в годах, но еще не старик, выглядит неплохо, довольно бодрый для своих лет, одет хорошо. Но если Парфентьева по достоинству оценила гостя, то виду не подала, потому как умела скрывать личный интерес под маской профессионала.

– Почему вчера не явились на допрос, гражданин Холмский? – строго спросила Парфентьева, желая с первой же ноты навязать собеседнику позицию оправдывающегося и поставить оппонента в зависимость от себя.

– Меня в чем-то обвиняют?

Холмский выдвинул стул из-за приставного стола. Нет у него чувства вины, его пригласили в этот кабинет, он гость, а значит, имеет право сесть, не спрашивая разрешения. Парфентьева изобразила возмущение, вскинув брови, но возражать не стала.

– Улица Вавилова, дом семьдесят девять, вам это место о чем-нибудь говорит?

– Место преступления. Убит некто Лаверов Родион Александрович. И девушка, имени которой я, к сожалению, не знаю.

– Какая девушка? – заметно растерялась Парфентьева.

Именно этого Холмский и добивался, потому как не хотел быть ведомым.

– Давайте начнем с вашего тона, что я не так сделал в доме семьдесят девять по улице Вавилова?

– Прежде всего вы уехали, не оказав помощь гражданину Маркушину. – Парфентьева говорила одно, а думала о другом.

И это Холмский поставил ее на растяжку, как снег на голову вывалив второй труп, в существовании которого он не был уверен. Шепот шестого чувства не в счет.

– Еще что вам сказал Маркушин? Что скорая помощь приехала поздно?

– И что смерть Лаверова вы установили на глазок, – кивнула Парфентьева.

– На глазок?! Оригинально! – улыбнулся Холмский.

Теперь он будет знать, как называть метод, каким устанавливается наступление биологической смерти. Симптом Белоглазова, симптом «кошачьего глаза», теперь будет «на глазок». Надавил на глаз, вот тебе и «на глазок».

– Что вы скажете по этому поводу?

– Смерть Лаверова наступила практически мгновенно. От удара бутылкой по голове.

– Вскрытие проводили вы?

– Я понимаю, Маркушин пытается смягчить ответственность, сколько там за убийство по неосторожности дают? До двух лет лишения свободы?..

– Это сейчас не важно.

– Все мои действия задокументированы. – Холмский хлопнул по карману, в котором у него лежал видеорегистратор. – Я записывал на видео каждый свой шаг. Маркушин мог бы разглядеть глазок видеокамеры, если бы не его рассеянность, вызванная сильным душевным волнением. Ребята таких дел наворотили, голова кругом, а скорая приехала так быстро, что даже сумочку не успели спрятать.

– Какую сумочку?

– Розовую… В семьдесят девятом доме по улице Вавилова праздновали день рождения, гости разошлись, посуду вымыли, за столом остались две пары. Маркушин со своей девушкой и Маркушина со своим парнем. Уверенности нет, есть всего лишь подозрение, но, если хотите, я могу поделиться.